лишились домашнего очага; надо было поддержать и укрепить их веру. Отец Серафим выслушивал все скорби и тотчас залечивал раны душевные, давал нужные советы. Утешение, успокоение и отраду вливали в души скорбящих наставления и молитвы любвеобильного старца. Его беседы, преисполненные истинного смирения, согревали охладевшие сердца людей, открывали им душевные очи, просвещали разум, приводили к раскаянию, душевному миру и духовному возрождению. Отец Серафим умел дать почувствовать, что земная жизнь — это лишь подвиг временного странствования на пути к вечной жизни; он призывал людей к жизни христианской, совершенной, возвышенной. Все его наставления имели своей целью святость в смысле отрешенности от всего мирского, земного, льстящего греховному человеческому разуму. Каждого призывал он стяжать в душе дары Духа Святого. К нему могут быть приложимы слова Христа Спасителя: Иже сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небесном (Мф. 5, 19)» (679).

Встретить такого старца, как он описан в Глинском патерике, не просто. Приходится, в какой-то мере, согласиться с утверждением уже упоминавшегося выше протоиерея Василия Бабурина: «Сейчас очень трудно, не к кому обратиться — почти нет таких людей, сильных духовно» (Прот. В. Бабурин. Цит. изд. С. 71. См. также на С. 62). Сейчас, к сожалению, наблюдается некое новое явление — так называемое «младостарчество», когда за дела духовного руководства — этой науки из наук (я бы сказал — не науки, а величайшего Божественного Дара, ниспосылаемого только имеющим чистое сердце) берутся люди, которые сами, в лучшем случае, поднялись лишь на первую ступень нескончаемой лествицы на Небо, а в худшем — остающиеся у подножия её. Среди них есть и носители священного сана и миряне (!), причем, обладающие достаточно сильной волей, умеющие быть строгими к другим, требовательными, «непогрешимо» вещающими...

Глубоко назидательно в этом контексте предостережение преподобного Иоанна Лествичника: «Когда мы, — рассуждает он, — в намерении и разуме смиренномудрия желаем покорить себя ради Господа, и без сомнения вверить спасение наше иному, то еще прежде вступления нашего на сей путь, если мы имеем сколько-нибудь проницательности и рассуждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача на больного, вместо бесстрастного на человека, обладаемого страстьми, вместо пристани — в пучину, и таким образом не найти готовой погибели». И дальше синайский игумен даёт весьма ценный совет, на который хотелось бы при данном сообщении обратить особое внимание: «Но по вступлении на поприще благочестия и повиновения уже отнюдь не должны мы испытывать или судить в чем-нибудь доброго нашего наставника и судию, хотя, может быть, в нём, как в человеке, и увидим некоторые малые согрешения. Если же не так, то, сделавшись сами судьями, не получим никакой пользы от повиновения» (сл. 4, § 6).

Чтобы безошибочно узнать подобных «руководителей» и отличить их от истинных, снова и снова надо обратить свой взор на святоотеческое учение, на Глинский патерик и вникнуть в то, чему учили старцы, как учили, что требовали от вверяющих себя их руководству, с каким духовным устроением уходили от них все — и довольные жизнью и обездоленные, и молодые и пожилые, и только вступающие в бурное земное море и уже стоящие у врат Вечности...

Вся эта тематика требует дополнительного рассмотрения.

Чему учил старец

Когда приходится отмечать, чему учил старец, то, прежде всего, обращаешь внимание на обстановку, в которой он пребывал во время встречи с посетителями. Так, о схимонахе Архиппе († l896) рассказывается. «Пристройка», в которой он принимал приходящих, напоминала часовню. Первое, на чем останавливались глаза, было большое распятие Христа Спасителя. Впереди креста стоял небольшой стол. На нём была икона и сосуд со святой водой. Перед иконой молились, а святой водой окроплялись. На стене висели три картины: одна изображала мужа, молящегося за ученика, скончавшегося и оказавшегося в огненной геенне. Другая — изображала видение святым Андреем юродивым некоего грешника, пребывающего под действием злой силы, и исповедников, венчаемых за их мужество. Третья картина представляла хождение по мытарствам святой Феодоры. «Такая обстановка приёмной отца Архиппа и сам он в схимнических одеждах, с худым бледным лицом, впалыми щеками, потухшим взором, чуждый всякого пристрастия, с седой клинообразной бородой невольно поражали всякого и заставляли хотя на время отрешиться от земного и тленного, чтобы вспомнить «последняя своя». Взирая на старца, невольно приходилось переноситься мыслью в давно минувшие времена полного расцвета подвижничества, к образу древних великих аскетов, воспитанных безмолвием пустыни, вдали от всякой молвы сего мира. Казалось, в лице отца Архиппа воскрес один из тех ангелов во плоти. Не напрасно даже схимники называли отца Архиппа древним постником или одним из древних подвижников» (456).

Наставления старцев были весьма и весьма разнообразны. Указать можно лишь отдельные из них (не ручаясь за то, что они будут самыми яркими).

В основу советов старец полагал смирение, а из него выводил все прочие добродетели (252-253).

Здесь вспоминаются слова преподобного Исаака Сирина (VII-III вв.): «За смиренномудрием следует кротость и собранность в себя, то есть целомудрие чувств, соразмерность голоса, немногословие, небрежение о себе, бедная одежда, ненадменная походка, наклонение очей долу, превосходство в милосердии, скорое излияние слез, уединённая душа, сердце сокрушенное, неподвижность к раздражению, нерасточенные чувства, малость имущества, умаление во всякой потребности, перенесение всего, терпение, небоязненность, твердость сердца, терпение в искушениях, веские, а не легкие, мысли, угашение помыслов, хранение тайн целомудрия, стыдливость, благоговение... (Творения. Сергиев Посад, 1911. С. 213). «Если будешь трудиться в прекрасной добродетели и не почувствуешь, что вкушаешь от нее помощи, то не дивись. Ибо, пока не смирится человек, не получает награды за свое делание. Награда дается не за делание, но за смирение» (Там же. С. 148). «Что соль для всякой пищи, то смирение для всякой добродетели... Без смирения напрасны все дела наши, всякие добродетели и всякое делание» (Там же. С. 190).

Старец всегда восхвалял чистоту души и тела. Достигшим победы над пороком плоти — целомудренным он считал не того, кто не впадал во грех только телом, но того, кто и в своих мыслях, намерениях, желаниях был чист. Об иеродиаконе Серапионе († 1859) сказано, что