подниматься выше. И вот передо мной уже крюйс-бом-брамсель. Парус, который я должен был убрать. И какое чудесное это было зрелище! Парус метался и надувался на ветру, и прыгал вокруг, «как опьяненный жеребенок», и развевался над реем, ударялся и хлопал. Бом-брам-стеньга гнулась до предела. У меня на глазах она изгибалась, словно пластинка из китового уса. Я прилег на рее, вытянувшись, парус ударял меня в лицо и сшиб с головы кепи. Он бил и трепал меня и не давался в руки. Ветер плашмя пришпилил меня к рею и, казалось, рвал в клочья на мне одежду. Я чувствовал себя на седьмом небе, превыше всех королей и владык земных. Я кричал во весь голос от радости, заглушая шум ветра.

Впереди меня была грот-мачта, где другой матрос воевал с другим бом-брамселем; а дальше за ним еще матрос, парус которого, казалось, был весь в узлах. Внизу подо мною была палуба судна с маленькими смешными фигурками — одни головы и плечи, — тянувшими что-то длинное по палубе. И прямо подо мной было море, серое и свирепое, испещренное белыми пятнами пены от нашего корабля.

И тут с ужасающим свистом налетел дождевой шквал. Он обрушился на море. Он затмил горизонт. Я не мог уже ничего видеть, кроме серых потоков дождя, серых туч, извергавших дождь, серых небес, раскрывшихся и разразившихся проливным дождем. Холодным дождем, ледяным дождем, ударявшим с такой силой, что с моей блузы сходила краска, и я оставлял окрашенные следы после себя, когда, спустившись вниз, проходил но палубе. В течение последующих двух часов я свертывал и убирал паруса, смиряя бег нашего корабля. К ночи мы уже шли при трех нижних марселях и зарифленном фоке. На следующий день мы плыли только под одним прямым и штормовыми косыми парусами.

Много есть путей и средств, доставляющих человеку радость, и для большинства людей то из них, которое называется волнующим переживанием, наиболее привлекательно. В такой серый день, как сегодня, когда трава гниет в грязи, воспоминание о пережитом волнующем моменте наполняет сердце радостью. Эту радость пробуждает в нас именно такой момент и ничто другое.

И это учит нас, что даже незначительной вещи, даже порыва ветра достаточно, чтобы вселить в нас радость и наполнить душу сознанием счастья, сознанием того, что мы являемся участниками великого зрелища жизни.

ПОРТ ВСЕХ КОРАБЛЕЙ  

Перевела с английского Л. Панаева

(рассказ "Port of Many Ships" из сборника "A Mainsail Haul")

— * * * —

В глубинах моря, глубоко-глубоко, под пятимильной толщей воды, где-то в Мексиканском заливе, прячется морская пещера с коралловыми сводами. В пещере светло, хоть и лежит она глубоко под водой. И в свете том свивает свое тело в исполинские голубые спирали огромный морской змей. Его рогатая голова украшена золотой короной. Он терпеливо ждет год за годом, взбивая волны колыханием жабер. Вкруг него плавают лупоглазые и тупоголовые морские создания. Он — царь всех рыб и ждет Судного дня, когда воды отхлынут навсегда и сумрачное царство исчезнет. Порой его спирали свиваются, и ярятся тогда воды над ним. Сожмется кольцо, и покроется море обломками кораблей; и так будет, пока море и корабли не окончат дни свои в предсмертных корчах змея.

И когда настанет тот день, и будет змей умирать, воцарится великая тишь, как после боцманского свистка. И в той тишине раздастся громкий глас корабельных колоколов, ибо на каждом корабле, погрузившемся в море, жизнь войдет в белые кости утонувших моряков. И каждый усопший на дне моряк, в одеянии из морской травы, восстанет вновь, и запоет, и ударит в колокол, как делал при жизни, выходя в плавание. И такой величественной и нежной будет та музыка, что тебе на миг почудятся арфы, сын мой.

И тогда застынут кольца змея, как натянувшийся линь. Склонятся его длинные узловатые рога, и корона спадет с его старой, усталой головы. И будет он лежать там, мертвый как сельдь, а воды морские успокоятся, как было до появления суши, когда не высилась в море ни единая скала. И громадный белый кит, старый Моби Дик, властелин всех китов, поднимется из морской обители и поплывет, трубя, к своим товарищам. И все киты мира — кашалоты, полосатики, остроспинные киты и черные дельфины, финвалы и гренландские киты, быки на сорок бочек, нарвалы, горбачи, желтобрюхие киты и киты-убийцы — встретят его и пустят фонтаны, и пена устремится к небесам. И Моби Дик вызовет их по списку, и все будут там, с севера до юга, от Кальяо до Рио, ни один кит не пропадет. Тогда протрубит, как в рог, Моби Дик, и все то китовое стадо нырнет, ибо ждать их будет работа внизу — поднять со дна остовы кораблей.

Когда они вынырнут, солнце будет садиться в море, далеко на западе, подобное шару красного огня. И когда край его погрузится в море, солнце застынет и пребудет, словно врата. И звезды, земля и ветер остановят свой бег. Не будет ничего, лишь море и красная арка солнца, и киты с остовами кораблей, и поток света на водах. Каждый кит поднимет корабль, обросший кораллами, и заполонят они море — суда гребные и парусные, и огромные семидесятидвухпушечники, и большие пассажирские пароходы, и военные фрегаты — зеленые от слизи корабли с поющими матросами на борту. Впереди поплывет Моби Дик, увлекая за собой лодку Господа нашего, и будут сидеть в ней все благословенные апостолы. И Моби Дик издаст громкий рев, словно туманный горн, и выставит плавники навстречу солнцу. И все киты взревут в ответ. А утонувшие моряки будут петь свои песни и бить в колокола, наигрывая музыку, и флот их с быстротой ветра устремится к солнцу, к краю небес и воды. О, они взобьют пену, эти корабли и эти рыбы!

И когда приблизятся они к солнцу, красный его шар распахнется, как врата, и Моби Дик, и все киты, и все корабли проплывут сквозь врата в гавань Царствия Небесного. То будет великая и широкая водная гладь, и поблизости берег, и все корабли мира бросят там якоря, ряд за рядом, и с песней выступят вперед все моряки. Не будет у них больше вахт, не придется им больше сматывать канаты, не станут подгонять их пинками капитаны и помощники. Ничего не понадобится им делать, лишь только петь и бить в колокола. И бедные моряки, ушедшие на дно в жалком тряпье, сынок, оденутся в шелка и золото. И на берегу, среди пальм, будут ждать моряков отличные таверны, где мы с тобой, быть может, снова встретимся, и я буду травить свои байки, и незачем будет мне умолкать, пока не прозвонит колокол.

ИСТИННАЯ ПРАВДА Рассказ моряка

Перевел с английского Виктор Федин

(рассказ "A Sailor's Yarn" из сборника "A Mainsail Haul") 

— * * *