-- Приди! Конечно, приди! -- неожиданно горячо воскликнула Берта. На лице Мартина даже мелькнуло удивление: уж больно сдержанной она была раньше, а тут -- так разгорячилась.
-- Расскажи ей обо всем, она строгая, конечно, но будет рада. И скажи... что встретил Берту, хорошо.
-- Она тебя знает?
-- Она будет рада обо мне слышать.
-- Я скажу. А тебя я смогу в городе найти?
-- Не знаю, -- Берта пожала плечами.
Мартин смотрел на неё внимательно и как-то бесхитростно. Снизу вверх -- она-то была выше ростом. И барышня, не деревенская...
И Берта подумала, что ей не хочется, чтобы он уходил. Но сказала:
-- Ну иди уже, к своей красавице.
И подумала: "Все равно мы смешно смотримся вместе. И к тому же -- я отчаявшаяся. И там у него красавица". Но ей в один миг стало так плохо, что она поняла: то, что было раньше, никак не могло называться отчаянием.
-- Да, красавица меня заждалась уже. Там уж стол накрыт, вся семья собралась. Красавице-то все восемьдесят стукнуло.
Берта подняла брови.
-- У бабушки моей день рождения. Я на ярмарку ходил, подарок думал купить, да пока слонялся меж рядов, какой-то прощелыга у меня кошелек вытянул...
-- Так ты без подарка... Нехорошо.
Хотя было уже холодно (пальцы, сжимавшие ленты шляпы, закоченели), щеки у Берты горели.
-- Я тебе помогу с подарком, -- вдруг сказала она. -- Мне кажется, это будет оригинально. -- И она протянула ему свою ношу. -- Конечно, не знаю, сохранились ли у твоей бабушки зубы, чтобы есть яблоки...
-- В Рыжем Броде даже столетние старики жуют репу и морковь, так что хруст слышен в соседнем селе! Спасибо тебе! -- Он взял из её рук шляпу. -- Ты замерзла? У тебя такие холодные руки! -- заметил он, когда их руки соприкоснулись. -- Знаешь, что? У меня есть тебе подарок!
Из своего дорожного узла Мартин достал рукавицы.
-- Это как раз бабушка вязала. Я с собой взял, говорили, мороз ударить может, но день выдался теплый. А тебе пригодятся, не сейчас, так потом. И где тебя искать в городе?
-- Ты... у графини спроси. Она объяснит. В двух словах не расскажешь.
Берта надела рукавицы, и ей стало тепло и колюче от мохнатой шерсти.
Идти теперь было тяжело, хотя дорога по-прежнему была ладная, утоптанная. Только каждые несколько шагов она все оглядывалась назад, даже когда деревня Рыжий Брод скрылась из виду. Она думала о накрытом столе, о седой старушке с крепкими зубами, о веселых людях, пришедших её поздравлять. Они пьют домашнее вино, смеются и шутят, рассказывая смешные истории о себе самих, у них легко, светло и тепло даже сейчас, когда час от часу становится все холоднее и даже солнечный свет кажется состоящим из ледяного воздуха.
А потом Берта увидела впереди людей и сразу поняла, что эти -- такие же, как она. Они брели -- медленно и устало, многие едва переставляли ноги. Здесь были и старики, и женщины, и даже дети. Кто-то выглядел пообносившимся богачом, кто-то нищим. Некоторые держались вместе, некоторые -- делали вид, что никого не замечают. Берта не стала ни к кому приставать с расспросами, лишь удивилась, что по дороге отчаяния можно брести такой толпой, ей-то казалось, что в этом-то каждый сам по себе. Но людей становилось все больше и больше, это была действительно толпа. Громко никто не говорил, но стояло какое-то монотонное и унылое бромотание-перешептывание, которое очень угнетало Берту. Идти сделалось тяжело. Дорога стала каменистой, девушка то и дело спотыкалась. К тому же вокруг было решительно не на что смотреть: тянулись какие-то серые, унылые поля с пожухлой травой. Смотреть на окружающих людей Берта избегала, почему-то это было ей неприятно. Впрочем, корявость дороги вынуждала все время глядеть под ноги, но это было совсем невесело.
Неожиданно сзади послышался какой-то шум, люди бросились врассыпную -- по дороге неслась черная карета, запряженная вороными лошадьми. Кучера не было, лошади неслись как угорелые, некому было их попридержать.
-- Совсем сдурели богатеи!!! Людей на дорогах давят!!! -- закричал кто-то в толпе, и вслед карете понеслись камни и комья грязи. Эта общая злость задела и Берту: сама толком не понимая, зачем она это делает, подобрала с обочины камень и швырнула его вслед пронесшейся карете. Камень упал на дорогу, не достигнув своей цели. И пройдя немного, Берта больно об него споткнулась.
-- Черт, чтоб тебя!!! -- Она еще долго ругалась, и долго шла, хромая, так что люди обгоняли её, что злило еще больше, хотя было совершенно непонятно, зачем стремиться кого-то обгонять на таком пути.
Правда, со временем она приспособилась к такой ходьбе и поняла, что ругается как-то в такт своим шагам, словно отмеряя ритм, это её удивило, и она перестала ругаться, что было нелегко сделать -- особенно в мыслях.
Берта подумала, что черную карету она уже видела. Неужели там -- в поле? Впрочем, та карета была красивее, а эта -- какая-то убогая, сумасшедшая тарантайка, вот что. К тому же совсем непонятно, как карета, обогнавшая её тогда, могла вновь обогнать её сейчас. А обратно она не проезжала, Берта бы заметила. Ну и не ездят по этому пути обратно.
Из-за своей хромоты она переместилась в хвост толпы, но так было, наверное, лучше: здесь шло меньше людей. Идти по-прежнему было тяжело. Холод пробирал до костей. Хорошо еще -- есть не хотелось. Совсем. Видимо, на каком-то этапе пути мир все-таки отпускал человека.
-- Аккуратно ступай, Симон! Так, так! -- Этот голос показался ей удивительно знакомым.
Впереди нее шла женщина в когда-то красивом, а теперь сильно истрепавшемся платье. Она шла, держа за руку ребенка, мальчика лет семи. Берта попробовала двигаться быстрее, но поравнялась с женщиной очень не скоро. Хотя казалось, что та идет