от меня в кюветах.)

5. Нужны почти военная дисциплина и строжайший порядок, если вы не хотите тратить дорогое время на розыски запропавших вещей.

Заметно умудренные опытом и твердо убежденные, что, в какую бы часть света ни отправиться, лучшего способа путешествовать не придумаешь, мы в начале осени 1955 года вернулись в Упсалу и приступили к укладке вещей. Впрочем, «укладка», пожалуй, не то слово: мы отказались от чемоданов, сундуков и все — одежду, фотоаппараты, оружие, консервы, книги, обменный товар — просто-напросто рассовали в машине и фургоне. Так будет легче разобраться, когда мы доберемся до Сиднея.

Накануне нашего расставания с Упсалой выдался первый холодный денек, подморозило, а перед тем прошел дождь, так что дороги превратились в катки. Был миг, когда казалось, что наше путешествие в Австралию оборвется в каменном карьере поблизости от Хальсберга. Все-таки нам удалось выкарабкаться назад на дорогу и заблаговременно прибыть в Гётеборг, где нас ожидала «Баррандунья».

Погрузить «ведетту» оказалось просто, гораздо капризнее вел себя фургон. Он то и дело норовил соскользнуть с досок, которые подсовывали под него грузчики. С помощью толстых канатов и хитроумных узлов они в конце концов усмирили его. Вознесенный краном к небесам, фургон на фоне хмурого осеннего неба казался раскрашенным пасхальным яйцом. Вдруг его кач-нуло порывом ветра. Я трусливо зажмурился: сейчас будут грубо сокрушены мои радужные мечты… А когда решился открыть глаза, фургон уже стоял на палубе рядом с машиной.

— Раз до сих пор все шло хорошо, можно быть спокойным за будущее, — рассмеялась Мария-Тереза.

Я в душе надеялся, что она окажется права.

Обоюдное удивление

 а неделю до того, как из моря вынырнул песчаный берег Австралии, я уже столкнулся с одним из острых вопросов австралийской политики и экономики. Первые же сообщения радиостанции Аделаиды, которые нам удалось поймать, были посвящены надвигающейся забастовке докеров. Эта новость стала предметом оживленнейшей дискуссии среди пассажи-ров-австралийцев. Я даже удивился сначала такому интересу, но потом смекнул, что это естественно. В стране, представляющей собой остров, длительная забастовка портовых рабочих парализует всю экономику и задевает каждого жителя. Пассажиры в один голос советовали нам высаживаться в первом же порту, то есть в Аделаиде, не ждать до Сиднея (еще три недели плавания в обход Тасмании).

— В год докеры устраивают с десяток небольших и не меньше одной продолжительной забастовки, — сказал один из наших австралийских друзей. — Похоже, что на очереди как раз большая забастовка. В Австралии чаще всего бастуют летом, получается как бы дополнительный отпуск…^[2]

Другой пассажир поведал печальную историю о своем друге, который, прожив несколько лет в Англии, вернулся с семьей в Австралию в разгар большой забастовки. Докеры отказались сгружать даже их мебель, и пришлось беднягам два месяца жить в пустых комнатах, спать на полу. А машина, которую они отправили на другом судне, так и уплыла обратно в Англию!

Поздно вечером «Баррандунья» бросила якорь на рейде Аделаиды. Стоя на прогулочной палубе, мы смотрели на огни порта. Неужели застрянем? Буксир мешкал, и мы не выдержали, пошли спать. А когда проснулись утром, судно уже стояло у пристани. Я поспешно открыл иллюминатор и выглянул наружу. Прямо напротив меня вытянулся огромный железный пакгауз, поодаль стояло еще несколько. И все заперты на замок. На пристани ни души, мертвая тишина.

— Что, забастовка началась? — крикнул я штурману, который спускался по трапу, принарядившийся, щеголеватый.

— Нет, — ответил он смеясь, — просто сегодня воскресенье, а в воскресенье в Австралии никто не работает.

Мы облегченно вздохнули, оделись и пошли завтракать. В ресторане царило оживление. Особенно выделялся веселым нравом только что поднявшийся на борт симпатичный загорелый мужчина в рубахе с расстегнутым воротом, судя по всему пароходный агент. Он сообщил, что «Баррандунья» вполне успеет разгрузиться в Аделаиде, а вот поспеем ли мы в Сидней до начала забастовки, еще неизвестно. Выходит, лучше, чтобы не рисковать, сойти на берег в Аделаиде. Это означало лишних полторы тысячи километров по суше до столицы — Канберры. Ничего, надо же привыкать к австралийским расстояниям.

Прежде чем сходить на берег в чужой стране, положено поставить штемпель в паспорте, и я спросил загорелого весельчака, когда придет полицейский. Он ответил, что сам и есть полицейский, тут же проштемпелевал наши паспорта, сунул их в карман и попросил зайти за ними через несколько дней в иммиграционное управление.

— Охотно, — ответил я. — Но скажите, нельзя ли получить паспорта завтра, чтобы мы могли ехать в Канберру, как только сгрузят нашу машину и фургон?

— Пожалуйста, я все сделаю, но боюсь, вас так быстро не сгрузят. Желаю удачи. Привет!

Увы, на следующее утро я убедился в его правоте. В восемь часов появились пять-шесть рабочих, отворили двери пакгаузов. Дальше ничего не происходило до половины девятого. Затем четыре человека вышли из пакгауза на солнышко и сели вокруг радиоприемника, который принес один из докеров. В четверть десятого молодой парень привез на тележке канаты и сети и сбросил их на мостовую под застывшими стрелами корабельных кранов. Сбросил и исчез, опять воцарилась бездеятельная тишина. Наконец я не выдержал и заглянул в пакгауз, где к этому времени собралось уже четыре бригады. Несколько человек что-то переносили с места на место, остальные мирно беседовали.

— Здорово, приятель, — весело приветствовали они меня. — Чем можем быть тебе полезными?

Не совсем такого приема я ожидал от рабочих в порту, где вот-вот должна была разразиться забастовка. Не прошло и пяти минут, как мы уже были на «ты», друзья-приятели, и ребята обещали, как приступят к разгрузке, первым делом снять мою машину и фургон. А для начала они посоветовали мне разыскать таможенника. Их на пристани дежурит несколько человек, подходи к любому.

Я долго и терпеливо искал, но среди многочисленных рабочих, которые стояли, сидели и лежали на пристани, не мог найти никого в форме таможенного чиновника. Так и вернулся ни с чем к своим друзьям в пакгаузе. Они уже приступили к чаепитию.

— А что, — спросил я, — таможенники в Австралии носят какую-нибудь форму?

— Форму? Зачем она им? — рассмеялся один из докеров. — Да ты приглядись как следует, увидишь парней в шляпах. Они и есть таможенники.

Уже легче! Я вышел на пристань и сразу нашел таможенного чиновника.