достаточно разбит, мне будет все равно”, - фыркнул Сэм. “Кроме того, я буду сыт хорошей едой". Он повысил голос, чтобы его было слышно на кухне.

“Ты хороший человек", — крикнула Карен с той стороны.

Стейки были так хороши, как и обещали, нежные, как масло, и достаточно редкие, чтобы мычать.

“То, что у нас было дома, было неплохо”, - сказал Сэм после того, как нанес серьезный ущерб плите коровы перед ним. “Это было совсем не плохо. У нас не было никаких проблем с тем, чтобы жить на это. Но это так вкусно, как никогда не могло быть”.

“Я слышал, как Ящерицы говорят то же самое, но с противоположным поворотом”, - сказал Джонатан. “Они не возражают против того, что они получают здесь, но для них хорошие вещи возвращаются домой”.

“Я не убеждена”, - сказала Карен. “Перенесите нас в Японию, и мы тоже подумаем, что японская еда странная. Японцы точно так же относятся к тому, что мы едим. Во многом это связано со стилями приготовления и специями, а не с основным мясом и овощами. Гораздо больше зависит от того, привыкли ли мы есть то, что перед нами. Иногда другое — это просто другое, не лучше или хуже, не правильно или неправильно”.

Сэм подумал об этом. Через несколько секунд он кивнул. “Я привык есть свои слова в течение многих лет, так что они совсем не плохие на вкус. Ты прав. Я в этом уверен.”

Что бы он ни сказал Джонатану, он не напился. Когда он был ребенком, он думал, что завязывать один из них — это весело. Он задавался вопросом, почему. Отчасти это, как он полагал, было связано с тем, что он стал взрослым во время сухого закона. Он был одним из последних живых людей, которые помнили об этом, и задавался вопросом, потрудились ли они вообще преподавать об этом в истории США в наши дни. Для детей, которые сейчас растут, это было бы древней историей, такой же, какой было для него президентство Джона Куинси Адамса.

Но он продолжал напиваться после того, как пьянство снова стало легальным. Многие из его товарищей по команде были пьяницами. Однако для него это было недостаточным оправданием, и он это знал. Ему нравилось быть заряженным. На следующее утро ему это не так понравилось, но это было позже. Он удивлялся, почему ему это понравилось. Потому что это давало ему повод вести себя глупо? Это не казалось достаточной причиной, если не оглядываться назад.

Джонатан и Карен тоже выпили по паре кружек пива. Он знал, что они выпили свою долю до того, как он лег на лед и перестал следить за ними. Он посмеялся над собой. Без сомнения, они сильно скучали по этому — точно так же, как лягушка скучала по саксофону. Они прекрасно справлялись без него, что, конечно, и должно было быть.

Он поехал домой без всяких проблем. Голова у него была достаточно ясной, чтобы немного поработать над рукописью, прежде чем лечь спать. Когда он встал на следующее утро, у него не болела голова. У него не было никаких воспоминаний о глупости или, что еще хуже, дыр, где ему нужно было найти воспоминания.

Разве я не самодовольный и высокомерный? думал он, потягивая утренний кофе на следующий день. Он был более трезв, чем когда-то давно. Ну и что? Во всем мире миллионы людей вообще не нуждались в оправданиях, чтобы выпить столько, сколько они могли выдержать, или немного больше.

Он только что вышел из душа, когда зазвонил телефон. Это заставило его улыбнуться: кто бы ни пытался поймать его там, он промахнулся. “Алло?”

"да. Это Сэм Йигер, к которому я имею честь обращаться?”

Настороженность пронзила Сэма. Хотя он и говорил по-английски, на другом конце провода была Ящерица.

“Да, это Сэм Йигер. Кто звонит, пожалуйста?”

Общение с представителями Расы, когда-то бывшее одним из величайших удовольствий Сэма, в наши дни было сопряжено с риском. Они все еще надеялись, что у него может быть для них сообщение из Дома. Американское правительство все еще опасалось, что он это сделал. Он этого не сделал, да и не доставил бы его, если бы сделал. Никто — ни Ящерицы, ни американские чиновники — не хотел верить ему, когда он так говорил.

“Я Цайсанкс, консул Расы в Лос-Анджелесе”.

Сэм тихонько присвистнул. Цайсанкс должен был знать лучше. Он был консулом здесь всю человеческую жизнь и был ветераном флота завоевания. Если бы он не знал ничего лучшего, чем позвонить сюда… может быть, это был признак отчаяния. “Я приветствую вас, консул”, - сказал Сэм, используя формулу Гонки, но придерживаясь английского языка. “Надеюсь, вы знаете, что все, что мы скажем, будет отслеживаться? Вам лучше сказать мне очень прямо, чего вы хотите.”

Цайсанкс испустил шипящий вздох. “Я бы предпочел поговорить в более уединенной обстановке…”

“Я бы не стал”. Сэм выразительно кашлянул. “Мне нечего сказать такого, чего не могли бы услышать другие. Ничего — ты меня понимаешь?”

“Я не могу в это поверить”, - сказал Цайсанкс. “Ты помогал нам раньше. Почему не сейчас?”

“Я помог тебе, когда думал, что мы ошибаемся”, - сказал Сэм. “Я не собираюсь помогать тебе, когда я думаю, что мы правы. Значит, мы знаем что-то, чего не знает Раса? Все, что я должен сказать, это хорошо для нас. Мы не сделали ничего такого, чему не должны были бы учиться. Все, что мы делали, это проводили эксперименты и смотрели, к чему они привели. Если ты хочешь сделать то же самое, хорошо, хорошо. Идите прямо вперед.”

“Вы не проявляете готовности к сотрудничеству", — пожаловался консул Гонки.

“Жесткий”. Сэм еще раз выразительно кашлянул. “Мне очень жаль, но я не чувствую желания сотрудничать здесь. И не только это, я, черт возьми, не могу. Я достаточно некрасива, или мне нарисовать тебе картинку?” Он собирался повесить трубку на Ящерице, немного грубости, которую он не мог себе представить, прежде чем вернуться на Землю на коммодоре Перри.

“Ты до боли некрасива". В голосе Цайсанкса дрожала трагедия. “Что также очевидно, так это то, что моя цивилизация — действительно, весь мой вид — находится на грани исчезновения. А ты… ты не испытываешь желания сотрудничать.”

“Боюсь, я не могу быть вежливым по этому поводу, поэтому я не буду утруждать себя попытками”, - сказал Сэм. “Когда прибыл флот завоевателей, вы намеревались сделать с нами то, что сделали с Работовыми и халлесси. Ты собирался превратить нас в имитацию Расы и править нами вечно. Если нам это не понравилось, то очень плохо. Вы были готовы убить столько из нас, сколько вам было нужно, чтобы донести это послание. Я тоже там был. Я помню. Если ты думаешь, что я сейчас буду тратить на тебя чертовски много сочувствия, тебе лучше подумать еще раз. Это все, что я должен тебе сказать.”

“Работев 2 и Халлесс 1 оба являются лучшими, более счастливыми и здоровыми мирами, чем они были до того, как стали