***

Лес стоял плотными, нестройными рядами и тихо покачивался в такт озорному июльскому ветру, который, как дирижер, ткал свою симфонию среди этих таинственных окрестностей. Его музыка звучала в вековых елях, ронявших со своих поросших мхом лап алмазы недавно прошедшего, вечернего дождя, которые падали хлопками в траву, на дырявые листья лопуха. Елям вторили и всюду растущие осины, дополняя мелодию тихим шипением своих звонких листьев, и редкие, но могучие дубы, о которые отбивали ритм деловитые дятлы. Вот у поваленного бурей, трухлявого ствола дерева, протопал еж, и сам того не ведая, тоже, стал частью этой вечерней композиции. Кукушка вспорхнула с ветки куста и, тревожно прокричав, скрылась посреди лесного изобилия. Все эти тихие и громкие, шипящие и звонкие, протяжные и короткие звуки сливались в единую, причудливую, но умиротворяющую симфонию, которую подхватывал и нес дальше ветер. Но эта импровизация, постепенно заканчиваясь, затихала, и на лес шелковым занавесом опускались сумерки. Силуэты растворялись, сливались и спутывались, водружая на место исчезающей мелодии свое мрачное художественно полотно. Сумерки обволокли лес, и пряные запахи грибов, мха и сырых листьев закружились в новой, оригинальной композиции грядущей ночи, которая вряд ли еще когда-нибудь повторится.

***

В жестяном котелке над очагом, в кулинарном танце картошки, моркови и лука, булькая и благоухая ароматом, закипала уха. Резиновая лодка, перевернутая навзничь, лежала неподалеку, укрывая от редких капель кое-какие пожитки рыбаков. Трое мужчин сидели на бревне рядом с недавно разведенным костром и, тихо переговариваясь, одновременно вслушивались в новую, ночную мелодию леса. Их лица, подсвеченные сиянием костра, были преисполнены умиротворенной радостью и почти детским озорством в уже не молодых, но умных глазах. Перед рыбаками, за пологим склоном, неторопливо текла река Волга, тихо плюхая своими водами о неразличимый в темноте берег.

Коренастый мужчина наведался в палатку, подвинул широкой ладонью новенький радиоприемник "Океан-209" и достал из ближайшего рюкзака бутылку хорошего коньяка. Он прижал бутыль к выдающемуся пузу, разгладил большим пальцем свои пышные усы и нетвердой походкой вернулся к товарищам, которые, пока готовилась уха, налегали на копченую колбасу. Второй рыбак, седой старик с идеально белыми зубами, приветствовал вновь прибывшего товарища радостным хлопком ладоней и тут же протянул ему свою пустую жестяную чашку. Под пристальным взглядом третьего мужчины, которому этот процесс, казалось, доставлял физический дискомфорт, коньяк зажурчал, разливаясь по посуде. Рыбак с пышными усами заметил настроение товарища и ехидно захихикал. Он положил крупную, лохматую руку к нему на плечо и ободряюще его потряс:

– Да, Сашка. Не сознательный ты человек. Докторскую защитил, а пить бросил. Обмываем степень без тебя. Знаешь, это есть особая форма мазохизма. Чтобы такое выкинуть – особый характер надо иметь.

– Как говорил еще мой научный руководитель: «Кто не пьет в компании, тот либо сволочь, либо стукач!» – включился в разговор старик с белыми зубами. – Так что давай, Александр Васильевич, не отрывайся от коллектива! Нехорошо это! Совсем не хорошо!

– Ну нельзя мне, мужики! Нельзя! – Александр протер рукой длинное, худое лицо и залпом допил сок из чашки. – Язва у меня! Надюша, если узнает за такую шалость, то устроит мне врага народа по первое число!

– Да, жена у него не женщина, а линкор. Что не снаряд, то все в цель укладывает, – мужчина с усами зычно выдохнул и снова налил себе коньяку. – Вон ишь какую плешь ему прожгла!

Александр увернулся от лохматой ладони, которая пыталась потрогать его лысину, и под хохот нетрезвых товарищей снова хлопнул сока. Мужчина с пышными усами зачерпнул половником готовую уху и, на удивление, аккуратно разлил ее по глубоким тарелкам. Все трое на минуту замолчали, вдыхая аромат сваренной, недавно пойманной ими рыбы.

– Хорошо, – почти пропел обладатель пышных усов и шумно отхлебнул наваристого бульона, – настоящая сказка…

– Лиричная ты все-таки натура, Женька, – сказал Александр.

– Нет. Ну это же совсем другое дело. Это тебе не на чьем-нибудь выступлении в затхлом зальчике с важным видом зевать, – Евгений широким взмахом лохматой руки окинул лес, – Здесь можно быть собой. Для души…

– Лучше сказать, что для психологического здоровья, – едко заметил старик с белыми зубами. – Душа не более чем абстрактный, растиражированный загнивающим западом концепт. Сомнительная и непознаваемая категория. А от математика подобное слышать вдвойне неприятнее…

– Да это выражение такое: «для души», – стал оправдываться Евгений, – не придирайся к формулировкам! Я перед тобой тут не научный доклад читаю!

– Если бы ты мне за подобную философию научный доклад по истории читал, я бы тебе по первое число всыпал. Не люблю, когда к науке разношерстную лирику приплетают. Нехорошо это! Совсем не хорошо!

– Да ладно тебе, Слава, – Александр закурил и выдохнул в ночь белый дым, – не про то Евгений Викторович говорил. У него душа на природе радуется, а ты ему сомнительную дискуссию пытаешься впарить…

– Ага! – Слава ударил ложкой по своей тарелке, словно в гонг, – значит, душа радуется? Ну, ну! Всегда знал, что вы оба тяготеете к подобной ерунде! А еще доктора наук! Серьезные люди! Нехорошо!

– Славе только дай волю про экзистенциализм подискутировать, – Евгений вытер руки и достал из чехла гитару, – кого угодно изведет. Хрыч идейный.

– А ты думаешь, я не помню, что кое-кто из вас по молодости Бердяевым и Франком зачитывался? Втридорога их сомнительные труды из-под полы покупал? Переводил с французского? А, Сашка?

– Ой, Слава, – Александр мигнул огоньком тлеющей папиросы, – Это было так давно. Ты бы мне еще того рогатого зайца припомнил…

– Кого? – Евгений перестал бренчать на гитаре.

– Да он еще в студенческие годы к лабораторному зайцу рога от барана приделал и выпустил его в женское общежитие. Визгу тогда было! Я в тот год уже аспирантуру заканчивал…

– Прямо анекдот! – рассмеялся Евгений.

– Мы, тоже, словно внутри анекдота, – усмехнулся Александр. – Сами послушайте: «Собрались как-то раз доктор математических, доктор биологических и доктор исторических наук на рыбалку…».

Мужчины хохотнули и замолчали, вслушиваясь, как где-то неподалеку, в темноте, кружит и тревожно кричит сова. Длинные