- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (67) »
— Пэдди, по твоему акценту мне ясно, что ты ирландец. Мой отец был из Дублина, а моя фамилия Конканнон. Дай мне сухой мартини, и может быть, еще и этому джентльмену рядом со мной, которого ты терроризируешь, что, впрочем, совершенно естественно, поскольку все ирландцы террористы.
Повернувшись к Артуру, облокотившемуся о стойку, он представился:
— Шеймус Конканнон. Преподаю куче невежд, которые ничего не запоминают, новейшую историю в Бересфорде. А вы?
— Артур, Артур Морган, студент, стипендия Фулбрайта на изучение бизнес-права в Бересфорде.
— Буду вести у вас два часа в неделю.
Бармен поставил перед ними по сухому мартини.
— Спасибо, Пэдди
— Меня зовут не Пэдди, мистер Конканнон. Мое имя Джон.
— Пусть будет Джон или Шон, так еще лучше.
Он поднял свою рюмку и осушил ее одним глотком.
— Сделай-ка мне еще один, мой дорогой Пэдди, и мистеру Моргану тоже. Пойду помою руки, и это не эвфемизм.
Три минуты спустя он вернулся в пиджаке, покрытом серыми брызгами, держа в руке бумажное полотенце, которым старательно вытирал каждый палец.
— На этих чертовых английских кораблях, как только откроешь кран, тебя непременно окатит.
Он ни к чему не прикасался, не вытерев тотчас руки бумажными салфетками, пачка которых оттопыривала левый карман его пиджака. Или же бежал в туалет и мыл руки противобактериальным мылом, которое носил с собой в черепаховом футляре. Изношенная от такой заботы, прозрачная кожа на его руках осыпалась, словно тесто на слоеном пироге. Когда он сжимал кулак, эта лиловатая кожа с пятнами от табака на приплюснутых кончиках пальцев грозила лопнуть и обнажить, словно пугающую систему шатунов в двигателе со снятым картером, сеть вен и артерий, сухожилия, скрепляющие хрупкое приспособление, которое превратило антропопитека в хомо сапиенса — человека, избавленного, благодаря использованию десяти пальцев, от животного существования. Вернее… в какой-то мере. Конканнон пользовался пальцами, тогда когда действовать иначе было невозможно. Он толкал двери локтем, надевал перчатки, как только выходил на воздух, и даже за столом, из-за чего одна американка, напудренная шестидесятилетняя дама, бывшая медсестрой во время войны на Тихом океане, сказала:
— Мне это знакомо! Во время войны у морпехов часто была чесотка. Иногда она неизлечима. Профессор Конканнон, должно быть, служил в морской пехоте. Но не волнуйтесь: через десять лет это уже не заразно.
Нет, он не служил в морской пехоте, и за вычетом бактерицидной фиксации его либидо, это был очаровательнейший из людей, преподававший новейшую историю с вольнодумием, редким в американской университетской среде, и даже с изрядной долей фантазии, будучи уверен, как он говорил, что ни один из пятидесяти студентов, посещавших его лекции, не вспомнит о его уроках. Он стал первым американцем, с которым Артур хорошо поладил, и хотя впоследствии были и другие, встреча с Конканноном осталась неотъемлемым эпизодом его открытия Америки.
Разве не он устроил ему встречу с Жетулиу, Элизабет и Аугустой? На следующее утро «Квин Мэри» стояла на якоре среди зеленого моря, перед густой завесой тумана, скрывавшего берег Гемпшира и вход в Портсмут. Сгрудившись на прогулочной палубе, пассажиры смотрели, как из желтоватого тумана выныривают, подобно майским жукам, перевозчики, набитые новыми пассажирами и багажом, закрепленным на палубах, блестящих от дождя. На шедших друг за другом кораблях стюарды сбивались с ног, закутывая в одеяла с эмблемой компании «Кунард» пассажиров, лежавших в шезлонгах, разнося подносы с горячим бульоном, чаем, кофе.
Высокий молодой человек в клетчатой крылатке, как будто не разделявший любопытства к вновь прибывшим, мерил широкими шагами палубу первого класса, под руку с двумя молодыми женщинами, столь же непохожими друг на друга, как день и ночь. Одна, Элизабет, по-солдатски чеканила шаг, другая, Аугуста, едва касалась земли, скользя, словно танцовщица, рядом с человеком в крылатке. Элизабет в «вареных» джинсах, засунув руки в карманы дождевика, с морской фуражкой на голове, с щеками, порозовевшими от свежего и влажного утреннего воздуха, говорила с быстротой, которая явно зачаровывала Жетулиу и оставляла безразличной Аугусту, словно замечтавшуюся или попросту старавшуюся защититься от холода, закутавшись в манто из нутрии и надвинув до бровей шляпку с опущенными полями, скрывавшую ее лоб, — такую хрупкую, что того и гляди погнется под порывом ветра.
— Они не такие, как другие, — сказал Артур.
— Дорогой мой, придется привыкать. Это новое поколение выработанное нашим континентом. Они молоды, красивы богаты. У них уже не спрашивают, откуда они приехали, были ли их предки на борту «Мэйфлауэр. Блондинка, Элизабет Мерфи, принадлежит к четвертому поколению ирландцев. Первые приехали, умирая от голода, снедаемые паразитами. Они прокладывали железную дорогу на Диком Западе, с ними обращались не лучше, чем с китайскими кули, они умирали от лихорадки, но дети тех, кто выжил, ходили в школу, а повзрослев, записывались в кавалерию, чтобы шинковать индейцев. К третьему поколению они добирались до банков или до политики и уже были частью новой американской аристократии. Почитайте Генри Джеймса и Скотта Фицджеральда. Они все сказали об их снобизме и деньгах. В Элизабет Мерфи — хоть она и купается в долларах — снобизма ни на грош. В прошлом году она три месяца посещала мои лекции. Среди потомков этих ирландцев, приехавших сюда во время великого голода в их стране, всегда найдутся горячие головы, от которых искры летят. Элизабет — это вулкан. Пусть она одевается как грузчик, стрижется под мальчика, никого этим не проведешь: она принцесса. Вы быстро поймете: у нас деньги святы… Никогда не считается вульгарным о них говорить, назвать цену своего дома, своей машины, драгоценностей своей жены. Да, святы… В общем… не всегда… но у ирландцев — часто. Не у итальянцев. Хотите с ними познакомиться? Во всяком случае, вы встретите их в университете. Жетулиу на том же курсе, что и вы. Он бразилец, родившийся в Рио-де-Жанейро, воспитанный в Европе и здесь, американец в Нью-Йорке, француз в Париже. Я редко встречал настолько же одаренного человека, который при этом ни черта не желает делать. Я думаю, что-то мешает ему в определенный момент пойти до конца в том, что он задумал. Короче говоря, я нахожу его, с одной стороны, прожженным, а с другой — невероятно наивным. Он
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (67) »