– Что со мной?
С нарастанием болела голова, правое ухо не слышало, и сильно ныли зубы.
– Ты в двадцать третьей больнице, в ближайшей от дома. Тебя вчера вечером привезли без сознания, – сказал папа, тоже подходя к кровати.
– Да, а мы как узнали, с раннего утра здесь, вот и Катенька с нами, – говорила мама, – спасибо батюшке отцу Никодиму, это он «скорую» вызвал.
Отец Никодим, пожилой человек с добрым лицом и длинной, но редкой седой бородой, подошёл поближе.
– Я как раз с полуночницы возвращался, смотрю – дверь открыта и свет горит, сразу что-то недоброе почувствовал, – рассказывал он низким басом, – ну я, значит, постучался, молчание, я зашёл. А он – ты то есть, на кровати лежишь, прошу прощения, без ничего. А на столе бутылки стоят, бокалы и духами женскими пахнет. Подбежал я к тебе, пощупал пульс, есть, слава Богу, ну, думаю, отравление, и не по собственной воле. Я ведь до рукоположения в милиции работал, знаю, на что всё это похоже. Раньше мы их клофелинщицами называли.
– Господи! Да кто у тебя был-то! – беспокоилась мама.
– Понятно кто, – покачал головой папа.
– Квартиру обчистили, это сразу было видно, но, впрочем, что взяли, как выглядели, ты это чуть позже ребятам из отделения расскажешь. Я по старой памяти попросил их не с раннего утра прийти.
Отец Никодим посмотрел почему-то на Катю.
– И вот что: я служу в храме Никиты Мученика, что на Гончарной улице, ты заходи.
Сергей устало улыбнулся.
Катя робко втиснулась между папой и отцом Никодимом, почти шёпотом произнесла:
– А ему можно яблок? А то я целую сумку принесла. – Она показала сетку с крупными, розовыми яблоками.
