серые глаза.

— Лампа эта — наследие ушедшей в небытие цивилизации, Гор. Сколько десятков тысяч лет она светит, я не знаю, — продолжил свой рассказ бородач. — Взял я её из одного подземного города. Под плоскогорьем их больше десятка. Об этом ты должен знать.

— К сожалению, Гор, про наши подземные города мало что знает, — процедил недовольно Чердынцев.

— Хорошо, — сконфуженно посмотрел на него Велемир. — Значит, не пришло время… Тогда давайте к столу. Наверное, вы, как волки, годные?

Усевшись на широкие скамьи за ломящийся от еды стол, мы отдали ему должное. Всё, что на нём стояло, было свежим и необыкновенно вкусным, во всяком случае, мне так показалось.

Покончив с ужином, мы снова обратили внимание на нашего хозяина. Он, улыбаясь, сидел напротив и с интересом наблюдал, как мы уплетаем строганину из чира^[7], великолепно приготовленные лосиные губы и оленьи языки.

— Я вот смотрю на вас и думаю, — покачал головой Велемир. — Зачем было нужно тебе, старый, вызывать этот ураган? Защиты храма и без твоего достаточно. Вы же в этом кошмаре еле доплелись — мокрые, голодные, чуть живые. Полюбуйтесь на своих собак, — показал Велемир на растянувшихся на полу спящих лаек. — Даже они устряпались.

— Кстати, насчет собак, — перебил его хранитель. — Ты им что-нибудь из своего рюкзака выделил?

— Если честно, про рюкзак я забыл.

— То-то! — погрозил пальцем Чердынцев. — В следующий раз отсебятину не гони, всегда меня спрашивай.

— Ты что зубы заговариваешь?! — посмотрел на волхва бородач. — Как всегда, в своей манере. Скажи лучше, что делать с ураганом — вся тайга ходуном ходит! О зверюшках ты подумал? Им-то каково?

— Ураган я вызвал по двум причинам, друг, — посерьезнел волхв. — Не хочу, чтобы без меня в мой дворец нагрянули… Кое-что там есть такое, очень… Короче, ты меня понял. И второе: в тайге мало снега, разве ты не видишь? В основном стоят морозы.

— А предыдущий снегопад, разве ты о нём забыл? Это ведь тоже твоя работа!

— Моя. Но снег шёл тогда меньше суток.

— Как я понимаю, ты хочешь, чтобы из нашей тайги на север подались серые?

— Хочу. Они изрядно надоели: и не только диким, но и домашним оленям — пусть убираются! А насчёт метели, через несколько дней, когда мы покинем храм и твой дом, ты можешь её прекратить…

— Договорились! — поднялся из-за стола Велемир. — Я так и сделаю, ловлю тебя на слове.

Наблюдая за беседой двух жрецов, я поймал себя на том, что всё это нереально. Что я застрял в каком-то сне и никак не могу из него выбраться. Вот так легко и просто один другого спрашивает, зачем нужно было антициклон заменить сильнейшим циклоном. Второй более спокойно объясняет зачем и добавляет, что если не нравится, то можно всё поставить на своё место после нашего ухода. Вот оно могущество — фантастика сказочная! Но оно гармонично вписывается в промысел божий, и поэтому со стороны его никто не видит.

— Кому надо, тот видит, — оторвал меня от мыслей низкий голос служителя храма. — Для меня все его фокусы — открытая книга и не только для меня, — показал Велемир глазами на хранителя. — В том-то и беда: как он начинает баловать с погодой, так сразу в наш адрес кое-кто обращает пристальное внимание.

— Ну и что толку, что обращает? — засмеялся Чердынцев. — Всё равно они ничего не могут. На дворе видишь, что творится! Думаешь, они не пытаются его успокоить?

— Кто они? — не выдержал. — О ком вы говорите?

— О наших оппонентах из внутреннего круга, о ком же? — поднялся из-за стола хранитель. — А ты что рассиживаешься? — толкнул он меня. В спальне ждёт тебя взбитая перина, а под ней горошина. Так?

— Она у меня с кулак, — засмеялся бородач.

— Сегодня я сильно устал, к тому же меня от еды и тепла разморило, — повинуясь голосу Чердынцева, встал я со своего места. — Так что усну, пожалуй, даже на гвоздях.

Глава 2 Храм Великой Тартарии

Когда я открыл глаза, было ещё темно, но волхва на соседней тахте уже не было. Старик поднялся раньше меня и о чём-то уже беседовал со служителем храма. Из соседней комнаты еле слышно доносились их голоса.

«Интересно, кому из древних богов посвящён этот комплекс? — думал я, потягиваясь. — Неужели и впрямь он был построен во времена Тартарии? Той легендарной империи, которую так старательно пытаются вычеркнуть из хронологии земного социума?»

И во мне появилось непреодолимое желание увидеть своими глазами то, чего практически не может быть, но укрытое со всех сторон горами и кедрачом это нечто вопреки всему продолжает здравствовать.

Встав с постели, я оглядел комнату. Стены её были сложены из массивных, потемневших от времени лиственниц, небольшое, полузасыпанное снегом окно, рядом с ним стол, и четыре, закинутые стёганными одеялами, кровати — вот и всё убранство.

«То, что мы находимся в подсобном жилом помещении комплекса, я догадался ещё вчера. Интересно, где находится сам храм? — раздумывал я. — Наверное, где-то рядом. Скорее бы его увидеть».

Когда я вошёл в горницу, оба бородача сидели друг напротив друга, о чём-то оживлённо беседуя. Увидев меня, они замолчали и пододвинули мне скамейку.

— Садись и кушай, засоня, — глядя на меня, покачал головой Велемир. — Сначала мы завтракаем, потом я покажу тебе своё хозяйство. Ты увидишь то, что хочешь: чудом уцелевший на этой многострадальной земле храм Рода. А потом тебе придётся понять структуру управления социумом и механизм деградации человеческого сознания.

— Который, опираясь на Закон целостности, разрушает в человеке не только психику, но и его тело, — добавил Чердынцев.

— Знаешь, почему я познакомил тебя с волхвом Велемиром?

— пронзил меня своими глазами Чердынцев. — Потому что он является прямым потомком величайшего из полководцев планеты. Того, кого китайцы, племена халху и ойраты прозвали Чингисханом. Не я, пусть он тебе объяснит механизм управления гигантской империей своего далёкого предка, в которой напрочь отсутствовали деньги — и ни золото, и никакие другие сокровища на её территории не ценились. Так будет намного убедительнее, — закончил свою короткую речь хранитель.

От услышанного меня охватила дрожь. Было ясно, что старик не врал. Но видеть перед собой прямого потомка Тимчака, того, кто в конце двенадцатого века бросил вызов всему тогдашнему, погрязшему во лжи и лицемерии, миру, психика моя была явно не готова. А между тем праправнук самого известного из императоров Тартарии как ни в чём не бывало, улыбаясь и изредка поглядывая на меня, занимался приготовлением завтрака.

— Ну что стоишь как аршин проглотил? — обратился ко мне Чердынцев. — Помоги