помеха. На фоне сугробов я еле различал его фигуру, среди деревьев она вообще исчезала, и я двигался наугад по лыжне и на каком-то шестом чувстве.

Прошло около трёх часов. Наконец стало светать. С рассветом пурга стала ещё сильнее. На прогалах^[3] боковой ветер валил с ног. Но старый этому только радовался. Когда он падал или садился на снег, то подзывал к себе собак и, схватив кого-нибудь из них за загривок, со смехом вставал на ноги. Старый играл с порывами ветра, со своим детищем — ураганом, который валил сушины^[4] и завывал подобно стае голодных волков. Я смотрел на эту игру и не переставал удивляться.

«Сколько в моём друге молодости, — думал я. — По сравнению с ним я уже старик. Ничему не удивляюсь, ничему не радуюсь. Что со мною? Неужели во мне что-то сломалось?»

— Не хандри! — услышал я сквозь порыв ветра. — Всё будет так, как надо… Видишь, какая буря, любо-дорого посмотреть.

— Зачем ты её организовал? Неужели мало тебе снегопада? — прокричал я сквозь вой ветра и грохот падающей сушины.

— Мало! — поднял руки к небу старик. — Ядро урагана сейчас над нами. Это такая крыша, которую им не преодолеть! — долетел до меня голос дедушки.

И я увидел, что хранитель, глядя в серое пепельное небо и летящий снег, смеётся.

«Кого он имеет в виду? — пронеслось в сознании. — Неужели опять пучеглазых или кого-то ещё, кого я не знаю? Надо будет не забыть спросить».

В этот момент порывом ветра меня сбило с ног, и, когда я снова встал на ноги, хранитель был уже далеко. Догнав его, я увидел, как старый остановился и рукой стал показывать мне куда-то в сторону. Взглянув в том направлении, я заметил между деревьями лес оленьих рогов. Ураган накрыл снегом оленье стадо, и копытные, лежа в снегу, приподняв морды из сугробов, с интересом на нас посматривали.

— Олени что совсем не боятся? — спросил я хранителя.

— А кому они в такую погоду нужны? Смотри, даже наши собаки на них не реагируют. Небо вот-вот упадёт на землю. Разве сейчас до охоты?

— За такие дела, — показал я на летящие облака снега, — ты не боишься прогневать Творца?

— Я никогда не гоню отсебятину, отрок. Разве тебе это неизвестно? Сначала я спросил разрешения. И, вообще, пойдём поскорее отсюда, негоже беспокоить рогатых. Ещё немного, и они начнут подниматься.

Отъехав с километр от оленьего стада, старый остановился.

— Видишь? — показал он посохом на очередной прогал. — Нам туда надо успеть до сумерек. Так что давай прибавим, дальше дорога станет ещё хуже.

Я кивнул, и мы с максимальной скоростью, какая нам была под силу, двинулись туда, куда указал хранитель.

С наступлением сумерек вой ветра стал ещё свирепее. Но вот впереди замаячило какое-то странное строение.

— Видишь частокол? — обернулся ко мне волхв.

— Вижу, — выдохнул я- Похоже на изгородь или кроаль^[5].

— Перед тобой не загон для скота, а самое настоящее капище. Разуй глаза, отрок.

От удивления я оторопел.

— Капище здесь в Сибири?

— Оно уцелело со времен Великой Тартарии. Давай пошевеливайся. Вот ворота. Нас уже ждут! — и старый указал посохом на отворённую калитку. — Вот мы и на территории храма, отрок, — услышал я голос волхва, когда мы оказались внутри ограды. — Лиственничному частоколу более четырёх веков. Посмотри, как он выглядит — стоит как новый! Сам храм старше ограды на сотню лет с лихвой! — показал хранитель на большой рубленый дом в центре частокола. — Видишь?

— Что я могу увидеть, уже темно и снег, и ветер. Когда рассветёт — увижу, а сейчас давай скорее в тепло, за пазухой снег тает, я мокрый, как мышь.

— Ну и сравнение! Ты больше похож на хомяка. Что-то есть у тебя и от суслика, но мышь из тебя никудышная. Давай сбрасывай лыжи и за мной.

Через пару секунд, освободившись от подволок^[6], я вместе с хранителем поднялся на крыльцо.

— Тук-тук-тук! Кто в тереме живёт? — засмеялся волхв, отворяя массивную дверь. — Можно к вам ворваться среди ночи?

— Ты, как всегда, чудишь! — раздался из-за двери бархатный бас. — Вечерние сумерки выдаёшь за тьму египетскую!

И я увидел, как навстречу к нам из осветлённой тусклым светом прихожей вышел бородатый, могучего сложения мужчина. Он по-дружески обнял Чердынцева и, улыбаясь, протянул мне руку.

— Так вот ты какой, воин из далёкого прошлого! С виду ничего особенного, но кремень! Давайте побыстрее сбросьте дохи, — окинул хозяин дома нас своим внимательным взглядом. — Вытряхивайте сугробы из своих рубах и поскорее к огню. Стол давно накрыт. Пока вы шарашились по лесу, я успел не только накормить ваших собак, но и взбить вам перины. И, увидев на моём лице выражение растерянности, хозяин громко расхохотался.

— Разве ты не видишь, что от слова «перина» его чуть не стошнило? — показал на меня Чердынцев.

— Он что с луны свалился?

— Не с луны, а пешедралом из Туры напрямую через тайгу. Так что периной его не оскорбляй.

— Понимаю, — улыбнулся хозяин. — Надеюсь, наш друг шутки признаёт?

— С чувством юмора у него в порядке, — покосился на меня волхв. — Хотя, бывают и проколы. — Но это я так, на всякий случай, чтобы ты с ним не увлекался, — посмотрел жрец на бородатого юмориста. — Но хватит болтать, давай знакомиться. Он тебя хорошо знает, — показал Чердынцев на хозяина дома, но ты его видишь впервые.

Я кивнул.

— Перед тобой Велемир — наследственный хранитель и служитель этого храма. Как и любой из нас он прост в общении с людьми своего круга. Подлинное имя его тебе ничего не даст, зови его тем именем, каким зовём его мы.

— Велемир, — слегка поклонился мне хозяин дома. — Твоё имя мне уже известно раньше, — ответил он мне. — Я вижу, что вы готовы пройти в горницу, тогда скорее к столу, там и побеседуем.

Горница, в отличии от прихожей, была хорошо освещена. В центре комнаты на цепи висел круглый стеклянный шар, который излучал яркий белый свет.

— Ну и светильник! — изумился я. — Ни проводов, ни гула генератора. Как же он работает?

— Тебе этого пока не понять, — усмехнулся Чердынцев. — Я ему, — показал старик на хозяина, — несколько раз говорил, чтобы он его от греха подальше убрал, унёс, откуда взял. Но он меня не слышит.

— В нём полыхает возбуждённая особым полем, сродни известному нам электромагнитному, обычная плазма. Питает же её субстанция, которую современная наука отрицает. Никола Тесла и Дмитрий Иванович Менделеев называли её эфиром, — послышался бархатный бас Велемира.

И тут только я разглядел его, как следует. Это был крепкий человек лет шестидесяти, почти седой. У него была окладистая борода, густые, низко посаженные брови, из-под которых с молодым задором смотрели умные