Творца, то он владеет и его силой. Что в нём демонического? Любой демонизм локален, он вытекает из эгрегориальности. Смотрю я на тебя и думаю, до чего же всё у тебя в сознании перепутано. Вот что с тобой делать? Тащишь тебя, можно сказать, за уши, на пинках, ты же продолжаешь жить представлениями времён святой инквизиции, когда любое проявление силы приписывалось проискам Сатаны.

Растерянно я смотрел на Чердынцева и не знал, что сказать. Старик был прав: христианство в меня въелось до мозга костей. И как я ни старался от него избавиться, ничего у меня не получалось.

— Ладно! — примирительно посмотрел на меня волхв. — Не сразу Москва строилась. Придётся тебя образовывать, отрок. И не только в плане прошлого нашей цивилизации или в плане будущего. Ты должен понять, почему человечество стало на путь деградации и вырождения. Какие силы действуют в этом направлении, и как сделать так, чтобы их нейтрализовать.

Последние слова Чердынцев говорил уже не для меня, а скорее для себя. Его взгляд потупился и стал задумчивым. Несколько секунд старик о чём-то думал. Потом, поднявшись из-за стола, он молча показал мне на кровать и, тяжело вздохнув, почти шёпотом сказал:

— Завтра, отрок, выйдем в четыре утра. Постарайся хорошо выспаться — путь у нас немалый.

Когда я поднялся, старый уже заканчивал приготовление завтрака.

— Давай быстрее за стол, — скомандовал он.

— Ты, я вижу, совсем не спал, — заметил я, присаживаясь.

— Спал, но немного.

— Что так?

— О тебе думал, отрок. Проблемы психики — серьёзные проблемы. Когда подсознание забито сплошными программами — это тебе не игрушки!

— Неужели всё так плохо? — посмотрел я на старого, и внутри у меня почему-то всё похолодело.

— Не плохо, и не хорошо. Просто вчера я увидел в твоём бессознательном что-то наподобие слоёного пирога. На «пирог» мне указывал не только твой первый наставник, но и волхв Белослав. Но я как-то не обратил на это внимания, посчитал, что всему своё время. Собственно, оно так и есть, но нам обоим предстоит изрядно потрудиться, иначе дело дрянь. Понимаешь, чем выше ты поднимаешься в процессе осознания чего-либо, тем сильнее ощущаешь внутреннее сопротивление программ. И со временем, если оставить всё как есть, может произойти разворот психики на сто восемьдесят градусов. И тогда из тебя получится не будущий хранитель, а демоническая личность, попирающая все высшие законы мироздания. Ты перестанешь узнавать не только своих друзей, но и самого себя. Как так получилось, что в тебя вложено столько негатива, я пока не знаю. Но не исключено, что в юности над тобой поиздевались и основательно…

— И что мне делать? — растерянно спросил я.

— Что делать? Работать над собой — раз. Но этого мало. Придётся погрузить тебя в глубокий гипноз… Впрочем посмотрим… Ты ведь уже сейчас многое знаешь, но почему-то своими знаниями не пользуешься… Вопрос: почему? — и старый внимательно посмотрел мне в глаза.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Ты ведь сам видел, что в трудный момент, я почему-то обо всём, что мне известно, кроме воинского, забываю.

— Я тебя не раз за это ругал. Но теперь кое-что мне стало понятно. Тебе, — посмотрел на меня старик долгим немигающим взглядом, — несмотря ни на что, удалось сохранить связь с Творцом. Ты им прикрыт с детства, за какие заслуги пока не ясно, но это так. Скажи, — старый волхв вдруг положил свою крепкую руку мне на плечо, — был в твоей жизни случай, когда тебя чуть не спёрли на свою базу или модуль, это не имеет значения, пучеглазые?

— Да откуда мне знать?! — удивился я вопросу старого. — Вроде ничего такого не было.

— Нет, было, юноша, было, — волхв отпустил моё плечо и, уставившись на меня, тихо заговорил. Вспомни, в твоей комнате исчез потолок. Потом ты увидел ярко горящие звёзды, следом белый туман стал заволакивать комнату. И что ты стал делать?

— Меня так придавило к постели, что я едва не потерял сознание. И я мысленно обратился к Творцу.

— А потом, что ты услышал?

— Голос, как из преисподней, что я знаю, как защититься.

— И тебя отпустило. Потом прошёл туман и ты снова увидел звёзды…

— Всё так.

— А зачем ты утверждаешь, что попытки тебя похитить не было?

— Откуда же я знал, что то была попытка мою персону спереть. Никто мне об этом не докладывал.

— Почему тебя не умыкнули, не знаю… Это выше моего понимания, — задумчиво посмотрел на меня волхв. — Все, кого тащат на их базы или на летательные аппараты, обращаются за помощью к Богу, но очень мало, кому он помогает… Ясно одно, что с Творцом ты связан с рождения, и эта связь сохраняется до сих пор. А теперь нам пора! — посмотрел старик на ходики. — Здесь нам загадки не разгадать. Пойдем, нас давно ждёт один из моих друзей. Это предпоследний твой поход.

— А что будет ещё и последний? — поинтересовался я.

— Имею в виду дорогу к жилухе^[2]. На оленях в апреле мы тебя доставим в Эссей, а оттуда ты махнёшь на Колыму!

— Куда?! — чуть не закричал я.

— На Колыму, дружище, на Колыму. И не удивляйся, такова твоя воля.

— Моя воля?! Эдак ты меня скоро на Аляску отправишь!

— На Аляску — нет. На Аляске тебе ещё пока делать нечего. Хотя, кто знает, кто знает… — загадочно улыбнулся хранитель.

— А почему ты говоришь, что это моя воля? Я что кого-то упрашивал, чтобы меня этапом отправили?

— Но ведь ты стремишься получить не изгаженное системой подлинное знание, не так ли?

— Так-то оно так…

— Но на Колыму ты не хочешь?

— Да хочу я, хочу! Всю жизнь мечтал побывать на Индигирке, Колыме, Алазее… Если есть там такие, как ты, я туда пешком отправлюсь!

— Пешком не надо, на это есть транспорт. Пешком мы сейчас пойдем, точнее, на лыжах. Ты, я вижу, уже позавтракал. Так что я жду тебя за дверью, — и старик, накинув верхнюю одежду, закрыл за собою дверь. Через несколько минут, захватив с собою заряженный браунинг и котомку со скудной едой, я вышел на улицу.

— Ну ты и кишка, — показал на рюкзак хранитель. — Совсем я тебя испортил. Ещё недавно ты мог лапу сосать неделями, — покачал старик головой. — Вот так всё человечество: главное для него комфорт, а всё остальное потом…

От слов волхва мне стало стыдно. Получается, что я проявил глупую инициативу, и теперь старый надо мною подтрунивает. Я решил сбросить рюкзак, но Чердынцев меня остановил:

— Оставь, — улыбнулся он мне, — будет чем собак побаловать. Их берём с собой.

Облегчённо вздохнув, я надел лыжи, и в непроглядной тьме мы двинулись в неизвестность. Как старик мог ориентироваться в полной темноте, я не понимал. Он шёл впереди меня, и было видно, что полная темнота и слепящий глаза снег для него не