А. В. Малашенко
ТРИ ГОРОДА НА СЕВЕРЕ АФРИКИ

*

Редакционная коллегия

К. П. МАЛАХОВСКИЙ (председатель), Л. Б. АЛАЕВ,

А. В. ДАВИДСОН, Н. Б. ЗУБКОВ, Г. Г. КОТОВСКИЙ,

Р. Г. ЛАНДА, Н. А. СИМОНИЯ

Ответственный редактор

Р. Г. ЛАНДА

© Главная редакция восточной литературы

издательства «Наука», 1986.

КАИР 1972 ГОДА

Первые часы в Каире

Как-то в детстве мне попалась на глаза серо-белая открытка с круглой, окаймленной тесно прижавшимися друг к другу домами площадью, с едва различимыми автомобилями. Внизу подпись: «Вид г. Каира». Я любил рассматривать эту картинку. И чем больше вглядывался в нее, тем сильнее было желание попасть в Каир. Причем не куда-нибудь, а на эту площадь.

Вполне возможно, именно открытка и пробудила первый, еще не осознанный интерес к Востоку, приведший меня спустя несколько лет на арабское отделение Института восточных языков (ныне Институт стран Азии и Африки) при МГУ, откуда, как уверяли старшекурсники, «до Каира рукой подать». Как бы то ни было, но перспектива путешествия в Каир неожиданно становилась реальной, и я почти не удивился, когда на четвертом курсе мне предложили поехать туда на студенческую практику.

И вот в начале июля 1972 года, нетерпеливо спустившись по трапу ИЛ-62, я очутился в Каире.

О Каире написали тома — историки, путешественники, географы, писатели, разведчики. Но в том-то и заключается его необычайная притягательность, что каждый, попав пусть на самое короткое время на каирские улицы и площади, всю жизнь остается под обаянием этого великого города.

Я ждал от Каира необычного: пирамид чуть ли не на каждом углу, стройных минаретов, верблюдов, шейхов. И уже в аэропорту слышался мне шум восточных базаров, о которых успели рассказать побывавшие в Каире знакомые.

Короче говоря, я ждал традиционного сказочного Востока и оглядывался по сторонам. Но первое, что я увидел, был броневик с нацеленным на середину трапа пулеметом. В тени под брюхом самолета прохаживались автоматчики. Неподалеку, возле груды мешков с песком, еще один броневик… Мешки лежали и в здании аэропорта, в главном зале которого бросалось в глаза обилие людей в военной форме. Таков был будничный каирский пейзаж ближневосточного конфликта: и хотя не. рвались бомбы и не гибли люди, в самом воздухе остро чувствовалась напряженность, которая бывает в преддверии сильной грозы.

— Да, живут тут «на нерве», — заметил мой московский попутчик, когда я сказал ему о своем первом впечатлении.

Пришел обшарпанный служебный автобус с дерматиновыми коричневыми сиденьями, в который мы стали грузиться. Пока опоздавшие подтаскивали угловатые чемоданы, я стоял на тротуаре и тосковал: ни базаров, ни караванов, ни пирамид… И вдруг в десяти метрах от меня на случайно уцелевший посреди асфальта кусочек земли села пестрая птичка с хохолком. «Удод, — отметил я про себя, — худхудун». Худхудун было одним из двух первых арабских слов, вложенных в наши головы преподавателями еще на первом курсе. Исполненное арабской вязью, это слово еще долгое время вызывало во мне какой-то почти священный трепет. И таким близким и арабским показался теперь запыленный и по-воробьиному нагловатый худхудун. Сразу подумалось: если здесь живет сам худхудун, значит, я действительно на Востоке.

Автобус заворчал, затрясся. Оторвавшись от созерцания удода, я последним влез в душный салон, неосторожно уселся на раскаленное сиденье, подскочил, от боли, автобус рванулся, и я вновь упал на эту «сковородку».

Мы ехали уже минут десять, а вид из окна все не менялся: бетонный забор, вдоль него огромные щиты авиакомпании. Потом начались виллы, пальмы, густые акации — неинтересно. У одного из перекрестков топтались в ожидании трамвая люди. Тут же расположился деревянный зеленого цвета табачный ларек, украшенный длинной затейливой надписью, прочесть которую я не сумел. Это заметно испортило настроение: выяснилось, что четырех неполных курсов может порой не хватить даже для такого на первый взгляд пустяка.

Шоссе постепенно перешло в улицу. Мы въехали в Гелиополис, расположенный в северной части Каира. В переводе с греческого Гелиополис означает «Город солнца». Египтяне называют его Маср аль-Гедида — Новый Каир. Кстати, по-арабски имя египетской столицы звучит и пишется точно так же, как и страны, — «Маср», и поэтому в разговоре не всегда бывает понятно, что имеет в виду египтянин — только Каир или весь Египет.

Потряхивая сложенными чемоданами, автобус катил по кочковатым улицам, в опущенные окна проникал горячий ветерок, сверкали солнечным огнем поручни сидений. Вот он свернул с оживленной магистрали налево, пересек обширный пустырь и направился в сторону от центра города. Минут через пятнадцать автобус остановился.

— Мадинат-Наср, — объявил шофер.

Высокие дома, с балконов свисают разноцветные ковры, простыни и половики. Ни единого деревца.

Автобус подъехал к построенному в виде буквы «П» дому. Остановился. Мы вышли и устремились в образованную его стенами спасительную тень. Центральная часть дома покоилась на бетонных опорах, между которыми было прохладно и даже гулял сквознячок.

Зато душно, почти как в автобусе, оказалось в моей квартире, нагретой прямыми, пробивавшимися сквозь опущенные жалюзи лучами солнца. Приняв душ — несколько вялых теплых струек, — я лег на диван и почти тотчас же уснул.

Во сне я вспомнил, что сплю в Каире, и проснулся. Раскрыв окно и увидев, что солнце опускается к горизонту и день подходит к концу, я понял, что сегодня вряд ли успею выбраться в город. Я немало огорчился и решил наверстать упущенное — начать знакомство с Каиром прямо сейчас, поднявшись на еще не остывшую от зноя плоскую крышу.

Мадинат-Наср

Дом стоял на самой окраине Мадинат-Насра. Вместе с тремя другими такими же серыми громадами он составлял улицу, протянувшуюся на две остановки метро. Здесь жили не только коренные каирцы, но и семьи, перебравшиеся в Каир из разрушенных Израилем Суэца, Исмаилии и других городов; часть квартир была предоставлена палестинским беженцам. Вдоль улицы расположились фанерные лавчонки, хозяева которых уже зажигали над своим товаром разноцветные