лучшие запахи доносились из кухни. И Попи побежала туда. Длинный хвост ее змейкой вильнул в полуоткрытой двери.

Это было высокое, узкое помещение, в середине которого стоял четырехугольный очаг с прямой трубой, широкой внизу и суживавшейся кверху. В очаге чернели железные треножники, сковороды и закопченные вертела.

Попи подняла морду и пошевелила влажными ноздрями. Пахло сажей. Через дымоход и сюда доносилось воробьиное чириканье.

Здесь было много бесполезных запахов, не означавших еду и вообще ничего. Здесь Господин плавил олово и медь и варил похлебки, которые сам не ел и другим не предлагал.

Здесь были зеленые реторты, бочонки, штофы, оловянные бутылки, кружки, маленькие сковородки с длинными ручками и много других металлических предметов.

Но кое-где нежно пахло сыром, из-под крышки горшка просачивался запах сала и мяса. Кухонный стол испускал ароматы, от которых ноздри Попи нервно зашевелились и сердце забилось быстрее.

Потом она вдруг ощутила запахи земли и воды: в углу в большой плетенке лежали вперемешку тыквы, дыни, цветная капуста, артишоки, морковка и помидоры.

Пахло водянистым, и Попи ушла из кухни. Она остановилась посреди комнаты, словно стараясь вспомнить что-то забытое.

Вдруг Ухуу зашевелился, и Попи вспомнила то, о чем забыла: Господина дома нет.

Ухуу снова зашевелился, и Попи сразу пришла другая мысль: может быть, Господин в задней комнате спит или молча сидит за столом? И она заковыляла туда.

Окна здесь были не такие, как в передней комнате. Широкие проемы, заполненные различными по величине и форме разноцветными крошечными стеклами в свинцовых рамах.

Когда ярко светило солнце, свет падал на пол, на стены и мебель лиловыми, оливково-зелеными и кошенильно-красными пятнами. И в этих пятнах можно было различить человечьи головы, агнцев, цветы и звезды.

В послеобеденные часы Попи приходила сюда греться. Каждое цветное пятно давало особого рода тепло. Попи поднимала морду и, сощурившись, глядела на стекла. Ей даже казалось, будто каждый цвет пахнет по-особому.

В одном из углов комнаты стояла кровать Господина под красным балдахином, с которого свисали пыльные шнуры с кистями. Вся остальная часть комнаты была забита мебелью.

Здесь все было свалено в кучу, так что и шагу не ступить: шкафы с мозаичными дверцами, обитые кожей стулья и старые часы с нарисованными на них картами земли и неба, показывавшие час, день и месяц.

Здесь были спинеты, гитары и пюпитры для нот, древние книги в железных переплетах, шлемы и мечи, стеклянные и стальные зеркала, ковры, подушки, шитье золотом, и пурпурные кафтаны.

А с потолка свешивалась позолоченная модель корабля: гребцы в два ряда сидели на палубе, а в мачтовой корзине стоял человек в красной феске, указывавший рукой вдаль. Между моряками посреди палубы сидел на троне король с короной на голове, с державой и скипетром в руках.

Попи часто разглядывала эту модель, подняв нос и прижав брюхо к земле. Это было, во всяком случае, что-то настоящее, что-то существующее, имевшее свой определенный запах.

Однако в этой комнате было и немало обмана и лжи. Можно сказать, в ней обитали привидения и сны.

Здесь жили господа, которые все же не были господами, чужие собаки, лошади и птицы, которые только казались ими. И были здесь кушанья, которые ни у кого не вызывали аппетита. Их существо казалось таким же пустым и обманчивым, каким бывает в снах.

Дело в том, что все это жило на стенах, на полотнах, в рамках с облезающей позолотой.

Здесь висели картины, изображавшие стены с висящими на них освежеванными животными, внутренностями, легкими, языками, головами и шкурами.

Еще на картинах были столы, заваленные ягнятами, гусями, лебедями, индейками, щуками, форелью, налимами, угрями и омарами.

И были здесь корзины, словно рог изобилия, наполненные помидорами, петрушкой, чесноком, спаржей, артишоками, тыквой и цветной капустой.

Висели также и картины с виноградными гроздьями, с козлоногими фавнами и убегающими нимфами.

А стенной ковер изображал охоту: юноши с мандолинами и девы с голубями, в воздухе павлины и попугаи.

Здесь была также картина с церквами, ветряными мельницами, с пильщиками и безлистым лесом на берегу обледеневшего болота, покрытого тонким слоем снега.

А в темном углу висело старое, сморщенное полотно, изображавшее шабаш ведьм, пляски козлоногих, жуткие рожи химер, стаи драконов и летучих мышей, полет пузырей и крылатых бабочек.

Все эти привидения находились на своих местах, все призрачные господа улыбались на стенах, но настоящего Господина среди них не было.

Попи подошла к кровати. Она обнюхала будничный кафтан Господина, его ночной колпак и повиляла перед ними хвостом. Они так напоминали ей Господина, что она, закрыв глаза, ясно представила его себе по запаху.

Но это все-таки было одно лишь воображение, один лишь обман. И Попи опять печально вернулась в переднюю.

Солнце светило сквозь стекла, похожие на бутылочные донца. Вокруг клетки Ухуу дрожали золотые пылинки. Было тихо.

Воробьи перестали чирикать. И вдруг Попи сделалось жутко.

Она нервно забегала по комнате, всхлипывая, словно покинутый ребенок.

Почему не идет Господин? — мучилась она. — Почему не идет Господин? Куда он девался? Он никогда не отсутствовал так долго. Где он? Где он?

Потом она села на матрасик, уложила хвост вокруг ног, прислушалась, время от времени тихонько повизгивая и, словно от озноба, подрагивая кожей на спине.

2

А Господин не приходил. Время шло, миновал уже полдень, а он не приходил. Солнце повернуло в другую сторону, лучи его косо заскользили по мутным стеклам, а Господина все еще не было.

Ухуу нетерпеливо шагал из одного конца клетки в другой. Видно, его мучил голод. Он сотрясал прутья клетки, потом до локтя высовывал руки, подбирал листья салата и жадно совал в рот.

Каким он выглядел странным, когда сидел на корточках: лицо прижато к прутьям клетки, и две худые руки просунуты наружу, словно у старухи, налаживающей тканье на станке.

Попи, прищурившись, исподлобья глядела на своего товарища. Глаза ее следили за руками Ухуу. «Кто такой Ухуу?» — уже не в первый раз спрашивала она.

Она знала себя, она — это была Я. Она знала и Господина. Знала она и других, чужих собак и чужих господ. Но кто такой Ухуу?

Вот он там, с листком салата в руке. У него худые, нежные и такие черные пальцы, словно он натянул тонкие кожаные перчатки. Серая шерсть покрывает все его тело. Волосы на затылке вздыбились, потому что он часто хватается за них рукой, будто от