существование, я родила гребаное отродье твоего отца, чтобы он оставил эту суку. Но так ли это? Нет. В конце концов, она какая-то гребаная аристократка и имеет для него большую ценность, даже бездетная. Так что не сиди здесь и не думай, что ты имеешь в виду что-то, кроме как служить мостом между мной и твоим отцом. Ты мой сын, такой нежеланный, и ты не встанешь на сторону этой суки, или я убью тебя, черт возьми. Я закончу жизнь, которую дала тебе. Понимаешь?

Она толкает меня к стулу, и я делаю большой глоток воздуха, задыхаясь и хрипя. Дерево впивается мне в бок, и в руку вонзается шальная заноза. Крошечные капельки крови появляются на поверхности моей кожи, прежде чем соскользнуть на книгу. 

Я бросаюсь вперед, падаю на колени на деревянный пол и вытираю обложку «Щелкунчика» тыльной стороной ладони.

Мама вырывает книгу из моих пальцев.

– Мама, нет!

Она склонила голову набок.

– Она дала тебе ее, не так ли?

Я отрицательно качаю головой.

– Не лги мне. Она единственная идиотка, которая любит эту дрянь. – Лукавая улыбка красуется на ее губах, когда она открывает ее и поднимает руки, чтобы разорвать.

– Ты расскажешь мне, что она сказала?

– Я... она…

– Что?

Я не хочу, чтобы она порвала мою книгу, но и не хочу рассказывать ей о тете Аннике.

– Ну и ладно, маленький ублюдок.

– Нет! – Я бросаюсь к ней. – Она... она сказала, что мы поедем в отпуск.

Она поднимает бровь.

– В отпуск? Куда?

– В Россию.

Она смеется, ее идеальные белые зубы видны под красной помадой. Звук такой громкий, что мне хочется зажать уши обеими руками и больше не слушать ее.

– Ну-ну. Образцовая хорошая девочка планирует уехать. – Все еще сжимая книгу, она берет телефон и идет к камину.

Мама смотрит на книгу, бормочет.

– Мусор.– И бросает ее в огонь.

Я бросаюсь вперед, пытаясь вернуть книгу, но огонь уже съел ее. Слезы жгут мне глаза, и я бью маму по ноге.

– Ты сказала, что оставишь мою книгу в покое!

– Я солгала. А теперь помолчи. – Она отталкивает меня, и я падаю на пол рядом с ней. Жало заставляет меня вздрогнуть, но я быстро научился его скрывать.

Мама подносит телефон к уху и кладет руку на бедро.

– Планы изменились.… Да ... несчастный случай... сегодня ночью…

Повесив трубку, она поворачивается ко мне с торжествующей улыбкой, похожей на улыбку плохого парня.

– Наконец-то ты доказал, чего стоишь, маленький ублюдок.

– Ты позволишь мне навестить тетю Аннику в эти выходные?

– Нет.

– Но папа сказал…

– Твой отец больше не будет на ее стороне, Адриан. Потому что, сколько бы он ни оставался с ней и сколько бы мы с Анникой ни поклонялись у его ног, для него важен только один человек. Единственный человек, который продолжит его наследие. – Она склонила голову набок. – Ты.

Я встаю, встречаясь с ней лицом к лицу.

– Папа сказал, что я могу провести выходные с тетей Анникой.

– Ты больше не сможешь.

– Почему нет? 

Она наклоняется и шепчет мне в лицо.

– Потому что твоя любимая Анника наконец-то исчезнет.

– Нет… – Слезы текут по моим щекам. Все, о чем я могу думать, – это ее улыбка, даже грустная, объятия и то, как сильно она заботится обо мне. Она не может исчезнуть и оставить меня с мамой и папой.

– Да. Самое время ей это сделать. – Ее телефон звонит снова, и она улыбается. – Это было быстрее, чем я ожидала.

Я наблюдаю, как она слушает кого-то на другом конце. Ее брови сходятся, а красные губы кривятся. Тяжесть в груди поднимается, как будто ее никогда и не было. Когда мама злится, это значит, что тетя Анника в безопасности.

– Нет, Георгий ничего не заподозрит.… Да... я придумаю, как отвлечь его. 

Повесив трубку, она уставилась в камин, положив руку на бедро и сжав пальцами трубку.

– С тетей Анникой все в порядке? – тихо спрашиваю я.

Она резко оборачивается, как будто забыла, что я здесь. Мне не нравятся ни искорки в ее глазах, ни легкая ухмылка на ее губах.

– Как я могла не подумать об этом? Лучший способ занять Георгия – это ты, мой маленький ублюдок.

Когда она медленно приближается ко мне, я спотыкаюсь и отступаю назад, не желая, чтобы она ударила меня снова. Мои ноги ударяются о кофейный столик, и я приземляюсь на задницу.

Мама останавливается передо мной, ее тень падает на меня и загораживает свет от огня.

– Почему ты убегаешь от меня?

Она проводит ногтями по моей щеке, потом по волосам, но не ласкает их, как тетя Анника, когда укладывает меня спать. Мамина рука холодна, как и  выражение ее лица. 

Это все равно что оказаться в России морозной зимой.

Мама хватает меня за руку, а я стою неподвижно, как камень, не в силах пошевелиться. Она набирает номер на своем телефоне и шмыгает носом, прежде чем поднести трубку к уху.

– О, Георгий! Что делать с Адрианом?

Она замолкает, и я слышу на другом конце провода отчаянные ругательства отца по-русски.

По щекам мамы катятся слезы. Она всегда плачет, когда разговаривает с папой, хотя выражение ее лица сейчас все еще такое же, как у плохого парня.

– Он... он упал и сломал руку... Я не знаю, что делать! Пожалуйста, приезжай, пожалуйста!

Снова проклятия от моего отца. Больше русского.

– О, мой малыш!! – Мама взвизгивает и вешает трубку, шмыгая носом, а потом выражение ее лица становится нормальным. – А теперь, Адриан, ты ведь не откажешься принести небольшую жертву ради счастливого будущего твоей матери?

Прежде чем я успеваю что-то сказать, она сжимает мою руку и с силой крутит ее в противоположном направлении.

Отвратительный хлопок эхом разносится в воздухе, и я вскрикиваю.

Глава 1

Лия

24 года

Ничто хорошее не приходит без боли.

С тех пор как я была маленькой девочкой, этот факт прочно засел в моей голове

с окровавленными пальцами.

Я родилась от боли, воспитана болью и, в конце концов, приняла ее.

Однако сколько бы боли мне ни пришлось пережить, мне никогда не удавалось привыкнуть к ней. Даже когда я изо всех сил старалась тренировать свое тело для этого.

Боль настоящая, удушающая, и при правильном давлении она обязательно сломает все мои барьеры.

Однако моя выносливость сильнее.

Громкие возгласы наполняют зал еще долго после того, как опускаются занавесы для финала «Щелкунчик». Я остаюсь на пуантах, подняв руки в приветствии, даже после того, как мы скрылись из виду от публики.

Мои лодыжки кричат, чтобы их избавили от страданий, которые они неоднократно переносили за последние пару месяцев. Долгие репетиции и бесконечные гастроли притупили мои чувства, почти сливаясь друг с другом.

Я даю ему несколько секунд, переводя дыхание, прежде чем мягко