Ирвин Шоу Это было в Рочестере

РАССКАЗ

^{Рисунок Владимира МОЧАЛОВА}

В приемной агентства сидели на деревянных скамьях четыре девушки в широкополых шляпах и в перчатках. Они оживленно болтали, и создавалось впечатление, будто они счастливы и жизнерадостны, и каждый раз, когда открывалась дверь одного из кабинетов и через приемную, направляясь в другую комнату, торопливо проходил какой-нибудь мужчина, девушки вскакивали и весело вскрикивали: «Жюль, ах, Жюль» или: «Гарри, ну, Гарри, дорогой», и Жюль или Гарри бормотали что-то в ответ, махали рукой и тут же исчезали, а девушки, уже не столь веселые, неторопливо усаживались и минут пять уже не казались счастливыми и жизнерадостными.

Не снимая шляпы, чтобы выглядеть посолидней, я сидел между двумя девушками, небрежно листал текст пьесы «Это было в Рочестере» и делал на полях карандашные пометки, всем своим видом давая понять, что я не какой-нибудь там актеришка, оканчивающийся тут в поисках работы.

Девушка у коммутатора сказала:

— Мистер Макклири, — и я встал. — Пройдите в последний кабинет, мистер Макклири.

Девушки холодно смотрели, как я, небрежно сунув под мышку рукопись пьесы, прошел к последней двери.

В кабинете сидел небольшой светловолосый мужчина. Чистенький и краснощекий, белозубый и ясноглазый, он вначале показался мне похожим на мальчишку.

— Моя фамилия Сандсторм, — сказал он, пожимая мою руку. — А это миссис Сандсторм.

Я посмотрел на миссис Сандсторм, высокую круглолицую женщину, бывшую ассистентку Сандсторма: когда он жонглировал, она подавала ему булавы и тарелки, хлопала в ладоши, а после каждого номера бросала ему носовой платок. Она улыбнулась мне, но в ее взгляде проскальзывало сомнение.

— Мне двадцать семь, — сказал я, прибавив себе четыре года. — Просто я молодо выгляжу. Даже когда умру, тоже, наверное, буду выглядеть молодо.

Они оба сдержанно засмеялись.

— В театре, дорогая, — сказал Сандсторм, — возраст роли не играет. В театре главное — талант. Вы согласны, мистер Макклири?

— Да.

— И все же, — гнула свое миссис Сандсторм, — такая пьеса, как «Это было в Рочестере», — ведь она исполнена чувства, она требует передового понимания человеческой натуры, весьма передового, мистер Макклири, при всем соответствующем к вам уважении…

Заявить, что я обладаю передовым пониманием человеческой натуры, я не мог, поэтому я просто промолчал.

— У мистера Макклири весьма хорошие рекомендации, дорогая, — сказал Сандсторм. — Лучше него никого не осталось. — Он повернулся ко мне, говоря совершенно серьезно: — Мы пытались заангажировать других режиссеров, мистер Макклири. Лучших. Самых лучших. Людей постарше вас. Одни оказались заняты, другим не понравился текст.

— Они не поняли пьесы, — сказала миссис Сандсторм. — Им нужно, чтобы кричали и стреляли, им подавай кинозвезд. Простая откровенная пьеса вроде «Это было в Рочестере» выше их понимания.

— Это доподлинная история, — сказал мистер Сандсторм. — Она произошла со мной, и я написал о ней. Эта пьеса вызревала во мне двадцать лет. Это абсолютно правдивая история. Героиня ее — одна молодая женщина, которую я знал в Рочестере. Это было еще до того, как я повстречал миссис Сандсторм. — Он улыбнулся ей и похлопал ее по руке, как бы извиняясь за то, что когда-то знал другую женщину.

— Эта история абсолютно типичная, — заявила миссис Сандсторм. — Она показывает, какими бывают некоторые женщины. Народ будет валом валить, чтобы посмотреть эту пьесу.

Я бросил взгляд на синюю обложку рукописи «Это было в Рочестере» и повертел в руках шляпу.

— Кто дает деньги на постановку? — поинтересовался я.

— Я, — ответил Сандсторм. — Деньги мои собственные. Мы с миссис Сандсторм неустанно работали двадцать лет. Исколесили всю страну. Когда еще эстрадное представление переживало пору расцвета. Мы зарабатывали до 350 долларов в неделю. Мы нажили себе приличное состояние, купили дом в Нью-Джерси.

— Вы непременно должны заглянуть к нам, — пригласила миссис Сандсторм. — Приезжайте как-нибудь на воскресенье.

— Хорошо, — пообещал я. — Но почему бы не попробовать подыскать профессионального продюсера? Зачем рисковать собственными деньгами? — спросил я, пытаясь уже тогда, в первые пятнадцать минут нашего знакомства, спасти Сандстормов.

— Пробовали, — ответил Сандсторм.

— Они как и режиссеры, — сказала миссис Сандсторм. — Они не понимают настоящей жизненной драмы.

— А может, — попробовал возразить я, — может, они просто знают, что нужно публике? Может, вам не стоит и пытаться? Ведь постановка обойдется вам тысяч в двенадцать.

— Публика будет валом валить на эту пьесу, — настаивала миссис Сандсторм.

— Я готов попробовать, — сказал Сандсторм, ласково мне улыбнувшись. — Я верю в эту пьесу. Это абсолютно правдивая история.

— А каково ваше мнение о пьесе? — спросила миссис Сандсторм, и в ее голосе впервые послышалось подозрение.

Мне вспомнились все конторы, где я вынужден был обивать пороги в поисках работы, все отказы, которые приходилось выслушивать. Годы проходят, подумал я, а пьес я не ставлю и с актерами не работаю. Мне вспомнился мой банковский счет, на котором оставалось 37 долларов 80 центов. Я посмотрел на Сандстормов, счастливых и самоуверенных, полных решимости поставить свою пьесу, неважно, со мной или без меня…

Я благоразумно кивнул.

— Она звучит абсолютно правдоподобно, — заявил я.

Сандстормы, переглянувшись, просияли и пожали мне руку. Репетиции мы решили начать через две недели, и миссис Сандсторм спросила:

— Как ваше имя?

— Роберт, — ответил я.

— Хорошее имя. — Она улыбнулась. — А то как-то глупо называть такого мальчика, как вы, мистером Макклири.

Мы снова пожали друг другу руки, я надел шляпу, вышел на улицу, зашел в бар и пропустил стаканчик.

Роли я распределял в том же крошечном заднем кабинете. Он принадлежал «Агентству Лазаруса для актеров и художников» и Жюль Лазарус, движимый то ли жалостью, то ли азартом игрока, одолжил Сандстормам этот кабинет с телефоном и секретаршей фирмы. Я восседал за письменным столом и беседовал с актерами и актрисами, а Сандстормы, не переставая улыбаться, тихонько стояли у меня за спиной, рука миссис Сандсторм касалась рукава мужа: они верили мне и с восторгом одобряли каждый сделанный мною выбор. Иногда в контору заходили члены их семейства, они молча стояли у окна, смотрели и слушали. Потом они выходили в коридор и о чем-то шепотом совещались с