- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (7) »
уже неделю он думает иначе!
— То есть? То есть? — я вскочил со стула. — Что ж произошло неделю тому назад? — Она молчала и, улыбаясь, смотрела на меня. — Владимир, я с тобой говорю — она не хочет ждать Николая — так я тебя должен понять? — Он оглянулся на Ленку. — Говори только со мной! — крикнул я. — Да или нет?
— Да! — крикнула Ленка. — Она уже не хочет его больше ждать, и поэтому выбросила его суслика.
— Да! — подтвердил он, но далеко не так уверенно. — Она мне это сказала.
И сразу стало так тихо, что я услышал, как внизу ревет ротационная машина. У меня сжалось сердце. Я любил Нину и согласен был отдать ее только Николаю, видеть же ее с этим вылощенным, женоподобным пижоном было бы для меня просто невыносимо, а они оба сидели и смотрели на меня. Посмотрим!
— Хорошо! — наконец отрубил я. — Посмотрим! — Подошел к аппарату и набрал номер ее квартиры. К телефону подошла она сама.
— Ниночка! — проговорил я нежно, — у меня сегодня есть пара часов свободных, и я…
— Ой! — воскликнула она. — Сережа! Милый! А я к вам звонила и вчера и сегодня по крайней мере пять раз. Где вы пропадаете?
Голос у нее был простой и ласковый.
— Там же, где и вы, родная, на работе.
— Так неужели?..
— Неужели в самом деле все сгорели карусели, — засмеялся я, — не болтайте глупости, — в одиннадцать часов вечера не поздно?
— Даже рано! Нет, приходите, приходите. Я тогда не пойду на примерку, а прямо со спектакля домой. Слушайте, Лена на меня не сердится?
— А черт ее знает, что она там делает, — сказал я совершенно искренне, — ну, целую ваши лапки и бегу — итак, в одиннадцать часов.
Я повесил трубку.
Владимир стоял красный и перепуганный — мало ли что я мог ляпнуть по телефону.
— Ты говоришь, что она тебя любит? Что она забыла из-за тебя Николая? — сказал я зло. — Сегодня я это полностью узнаю, но помни, если она только скажет «нет», — это и к тебе, Ленка, относится, — это я вам, сволочам, не забуду.
— Ну, само собой разумеется, — ответил Владимир и прижал ладони к раскаленному лицу. — Если она скажет «нет». Это само собой разумеется.
Она сама отворила дверь («Даша, накрывайте стол — пришел пропащий»). Стащила с меня шинель, подпрыгнула, сорвала фуражку и торжественно потащила в свою комнату. — Почему же мимо вешалки? — спросил я, задерживаясь перед зеркалом. — Выйдет ночью мама на кухню, увидит вашу шинель и будет мне целый месяц строить глазки, — объяснила она, — понимаете? — Понимаю! — засмеялся я. — И у вас появился страх иудейский. А помните, как вы рычали на Ленку: «Кого хочу — того и люблю, а на всех остальных мне плевать»? Такая вы были храбрая. — А сейчас я не такая, — ответила она, — Николая я любила, а слушать о вас гадости не хочу («Любила», — отметил я. — «Любила», а не «люблю» — плохо!). — Какие же «гадости», Ниночка? — сказал я, проходя за ней. — Быть вашим любовником — для меня это отличная марка. Она засмеялась. — Нет, не купите! Я на вас не действую. Это уже проверено. — Она снова засмеялась. — Знаете, что я сейчас вспомнила? Однажды моя подруга — очень красивая девочка и с характером! — выходила замуж, за моего дружка. Мы целую ночь с ней стряпали. И вот она лепит, лепит пирожки, а потом вдруг сядет на стул и обхватит голову руками. «Ну, что ж мне делать? Не знаю, не знаю, не знаю! Помнишь, он рассказывал, как Дож венчается с морем — бросает в залив обручальное кольцо. Вот это то же самое. Мне же за ним не уследить — надо мной все мальчишки будут смеяться». Я говорю, дурочка, потерпи, — они же быстро истаскиваются. Лет через десять и твой и мой будут сидеть дома и составлять буквари. — Благодарю вас, Нина Николаевна, — низко поклонился я, — и за буквари, и за то, что мы быстро истаскиваемся; и за себя и за Николая благодарю. — Ну, надо же было успокоить Ленку, — беззаботно ответила она, — кстати, она вам не говорила, — мы опять поцапались. Понимаете, вчера после репетиции приходит она с Владимиром и… — Стойте: «с Владимиром»! А вы часто встречаетесь с этим красавцем? И тут я увидел, что она мнется. — Ну… нет, не часто… раза два в неделю, — ответила она, подумав. — Так часто? — Она молчала. — Нравятся вам такие, Ниночка? Она суховато пожала плечами и спрятала глаза. — Что значит «нравятся». Он ваш друг… — Э-э, играете краплеными, — засмеялся я. — Во-первых, он нам не друг, во-вторых, наших с Николаем друзей вы никогда не признавали. Помните, как вы кричали на Николая: «Твоя любовь — не моя любовь!»? Она помолчала, а потом сказала: — Но это же совсем другое дело. Вот в клубах и частях я иногда читаю Маяковского. Так вот, у него есть такие строчки:
Это про вас с Николаем. Любят ваших я презираю прежде всего потому, что они и маленькие и грязненькие, но любови — тут я всегда молчу. Вот смотрите, мы поцапались с Ленкой, а я такая, что могу двадцать лет с ней не разговаривать, и все-таки она будет моей лучшей подругой, а разойдись вы с ней, и мы через месяц не узнаем друг друга.
— Спасибо, Ниночка, — сказал я и через чашки и вазочки (мы уже пили чай) протянул ей руку. — Если все это относится к молодому человеку, вопрос исчерпан.
Она с минуту думала, а потом честно сказала: не относится.
— Нет, не относится. Володя мне действительно нравится — он чистый, хороший, воспитанный, нежный («Не такой, как вы с Николаем», — понял я.) И я зря сказала, что он ваш друг, — я знаю, вы его все недолюбливаете. Но был бы он ваш враг, все равно нравился бы мне — вот и все, что я могу пока вам сказать.
— Пока? — спросил я.
— Да, — ответила она твердо. — Да, пока!
Я выпил свой стакан и задумался. Ну что ж, всему свой срок и черед, — продолжать этот разговор было бы уже бессмысленно. А Нина сидела и смотрела на меня.
— А ведь вы за этим и пришли! — сказала она вдруг.
— Ниночка, — строго ответил я, — я пришел прежде всего за тем, чтобы вас увидеть. Только за этим! Вот увидел и… — Я стал подниматься.
Она ловко поймала меня за руку и усадила опять.
— Ну не надо говорить со мной так, — попросила она, — уж и рассердились, конечно. Я в прошлое воскресенье чуть не погибла во цвете лет, где вы тогда были? Один Володя со мной возился! Изменщик, вот кто вы такой!
Она сама отворила дверь («Даша, накрывайте стол — пришел пропащий»). Стащила с меня шинель, подпрыгнула, сорвала фуражку и торжественно потащила в свою комнату. — Почему же мимо вешалки? — спросил я, задерживаясь перед зеркалом. — Выйдет ночью мама на кухню, увидит вашу шинель и будет мне целый месяц строить глазки, — объяснила она, — понимаете? — Понимаю! — засмеялся я. — И у вас появился страх иудейский. А помните, как вы рычали на Ленку: «Кого хочу — того и люблю, а на всех остальных мне плевать»? Такая вы были храбрая. — А сейчас я не такая, — ответила она, — Николая я любила, а слушать о вас гадости не хочу («Любила», — отметил я. — «Любила», а не «люблю» — плохо!). — Какие же «гадости», Ниночка? — сказал я, проходя за ней. — Быть вашим любовником — для меня это отличная марка. Она засмеялась. — Нет, не купите! Я на вас не действую. Это уже проверено. — Она снова засмеялась. — Знаете, что я сейчас вспомнила? Однажды моя подруга — очень красивая девочка и с характером! — выходила замуж, за моего дружка. Мы целую ночь с ней стряпали. И вот она лепит, лепит пирожки, а потом вдруг сядет на стул и обхватит голову руками. «Ну, что ж мне делать? Не знаю, не знаю, не знаю! Помнишь, он рассказывал, как Дож венчается с морем — бросает в залив обручальное кольцо. Вот это то же самое. Мне же за ним не уследить — надо мной все мальчишки будут смеяться». Я говорю, дурочка, потерпи, — они же быстро истаскиваются. Лет через десять и твой и мой будут сидеть дома и составлять буквари. — Благодарю вас, Нина Николаевна, — низко поклонился я, — и за буквари, и за то, что мы быстро истаскиваемся; и за себя и за Николая благодарю. — Ну, надо же было успокоить Ленку, — беззаботно ответила она, — кстати, она вам не говорила, — мы опять поцапались. Понимаете, вчера после репетиции приходит она с Владимиром и… — Стойте: «с Владимиром»! А вы часто встречаетесь с этим красавцем? И тут я увидел, что она мнется. — Ну… нет, не часто… раза два в неделю, — ответила она, подумав. — Так часто? — Она молчала. — Нравятся вам такие, Ниночка? Она суховато пожала плечами и спрятала глаза. — Что значит «нравятся». Он ваш друг… — Э-э, играете краплеными, — засмеялся я. — Во-первых, он нам не друг, во-вторых, наших с Николаем друзей вы никогда не признавали. Помните, как вы кричали на Николая: «Твоя любовь — не моя любовь!»? Она помолчала, а потом сказала: — Но это же совсем другое дело. Вот в клубах и частях я иногда читаю Маяковского. Так вот, у него есть такие строчки:
— У меня на шее воловьей
Потноживотные женщины мокрой горою сидят.
— Это — слушайте! — это сквозь жизнь я несу
Миллионы огромных чистых любовей
И миллион миллионов маленьких грязных любят.
II
— Ну хорошо, пусть я буду, выражаясь высоким стилем вашей Даши,- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (7) »