Настала его очередь сопровождать девушку, когда выставили напоказ голову Хоакина Мурьеты, чтобы развлечь американцев и преподнести горький урок латиноамериканцам. Он полагал, что Элиза не устоит перед видом ужасного трофея, хотя она как вкопанная стояла перед сосудом, в котором покоился предполагаемый преступник. Она смотрела на него так бесстрастно, словно бы речь шла о квашеной капусте, пока лично не убедилась в том, что вовсе не этого мужчину она преследовала много лет.
По правде говоря, личность человека не имела значения, потому что в долгом путешествии-погоне за ведущим в никуда романом Элиза приобрела нечто не менее драгоценное, чем любовь: она получила свободу. «Вот я и свободна», — это всё, что она сказала, стоя перед головой. Тао Чьен понял, что она, наконец, освободилась от бывшего возлюбленного и что ей было всё равно, жив ли он или умер, ища золото в складчатых горах Сьерра-Невады. В любом случае, дальше она не станет его искать, и появись однажды этот человек, ей удастся оценить его адекватно. Тао Чьен взял её за руку, и они ушли от жуткого зрелища. На улице они подышали свежим воздухом и спокойно зашагали дальше, готовые к новому этапу своей жизни.
Ночь, когда Элиза вошла в комнату Тао Чьена, сильно отличалась от тайных и поспешных объятий с её первым возлюбленным в Чили. Этой ночью она открыла для себя некоторые из множества способов доставить удовольствие и положила начало глубокой любви, предназначенной стать единственной до конца её дней.
Не теряя спокойствия, Тао Чьен освободил её от внешней оболочки накопившихся страхов и болезненных воспоминаний. Он с неутомимой настойчивостью ласкал её, пока она не перестала дрожать и не открыла глаза, пока она полностью не расслабилась под его умелыми пальцами. И, наконец, пока он не почувствовал, как она вся колышется, открывается и светится. Он слышал, как она стонет, зовёт его, умоляет; видел её измученной и влажной, готовой уступить и принять его. И ни один из них уже не знал, ни где они находились, ни кем они являлись, ни в какой точке заканчивался он, а в какой — начиналась она. Тао Чьен вёл её всё дальше, за пределы оргазма, в какое-то таинственное измерение, в котором любовь и смерть ничем друг от друга не отличались.
Они ощутили, как расширяется их дух, как исчезают желания и память и что они уносятся в единое и бесконечное, полное света, пространство. В этом необыкновенном пространстве они обнялись, познавая друг друга, потому что в нём, возможно, они уже были вместе в прошлой жизни и окажутся там ещё не раз в жизнях будущих, как на то намекал Тао Чьен. «Мы будем вечными любовниками, наша карма — снова и снова искать и обретать друг друга», — взволнованно сказал он. Но Элиза ответила смехом, который прозвучал менее торжественно, чем карма; скорее, он просто выражал желание блудить. Сказать по правде, от него она умирала уже не один год и ждала, что впредь энтузиазм Тао его не подведёт, поскольку карма была приоритетом в его жизни. Ту ночь и добрую часть следующего дня они резвились, пока голод с жаждой не вынудили их, оступаясь, выйти из комнаты опьянёнными и счастливыми, не выпуская рук друг друга, боясь вскоре проснуться и понять, что оба, охваченные галлюцинацией, где-то потерянно бродят.
Страсть, объединившая их с той ночи и взлелеянная с необычайной заботой, поддерживала и защищала их в неизбежные моменты невзгод. Со временем страсть переросла в нежность и смех, они перестали прибегать к двумстам двадцати двум способам занятий любовью, потому что вполне обходились тремя-четырьмя, а потребность удивлять друг друга и вовсе отпала. Чем лучше они узнавали друг друга, тем больше проникались взаимной симпатией.
(Из «Портрет в коричневых тонах»)
Ана и Роберто Блаум старели вместе, они настолько стали близки друг к другу, что с годами всё больше напоминали брата и сестру. У обоих было одинаковое выражение лица доброжелательного удивления, одинаковые морщины, жесты, покатость плеч. Похожими были и их обычаи и стремления.
Бóльшую часть своей жизни они делили друг с другом каждый день, и столько ходили, взявшись за руки, и спали в обнимку, что уже вполне могли договориться между собой о том, что они окажутся вместе в одном сне. С тех пор, как познакомились полвека назад, они так и не расставались.
В то время Роберто изучал медицину, и у него уже была страсть, определившая смысл его жизни, — омыть мир и освободить ближнего, а Ана была одной из тех девушек, способных приукрасить всё своей искренностью.
Найти друг друга им помогла музыка. Она была скрипачкой камерного оркестра, а он, будучи из семьи виртуозов и с удовольствием игравший на фортепиано, не пропускал ни одного концерта. На сцене он выделил эту девушку, одетую в чёрный бархат с кружевным воротником, которая играла на инструменте с закрытыми глазами, и влюбился в неё даже на расстоянии.
Прошли месяцы, прежде чем он осмелился заговорить с ней, а когда он это сделал, ему хватило четырёх фраз, чтобы понять, что им было предназначено стать идеальной парой. Война застала их ещё до заключения брака, и им, как и ошеломлённым ужасом от преследования тысячам евреев, пришлось бежать в Европу. Они сели на судно в порту Голландии, захватив с собой из вещей лишь одежду, которая была на них самих, несколько книг Роберто и скрипку Аны.
Корабль плыл по течению года два, не имея возможности причалить ни к одной пристани, потому что население на земле отказывалось брать на себя ответственность за беженцев. После блуждания по нескольким морям корабль пристал к карибскому берегу. К тому времени его корпус напоминал созданную ракушками и лишайниками цветную капусту, изнутри сочилась влажность, точно непреходящий насморк, все механизмы покрылись зеленью, а экипаж с пассажирами — за исключением Аны и Роберто, которым иллюзия любви не давала впасть в отчаяние — постарели лет на двести.
Капитан, смирившийся с мыслью блуждать вечно, задержал свой трансатлантический лайнер в изгибе бухты напротив пляжа с фосфоресцирующим песком и увенчанными перьями стройными пальмами, чтобы вечером моряки спустились на берег наполнить резервуары пресной водой. Но они туда не попали. На рассвете следующего дня оказалось невозможным завести механизмы, изъеденные движущей силой смеси солёной воды и пороха ввиду отсутствия лучшего горючего. Поздним утром на лодке подплыли местные власти ближайшего порта,
