она, способным так быстро переключаться, наверное, гораздо легче живется. Хотя думаю, что они просто поверхностны. А может быть, у меня и правда играет зависть. Ведь я так не могу. Не могу с улыбкой получать аттестат и не утопать в ненависти, думая о первокурсниках, погребенных под завалами Сладкого королевства. А она может. Поэтому Рону было с ней легче.

Вуд был не согласен, выражая это всем своим видом: губы поджаты, в глазах укор, в молчании — порицание.

— Вы могли прийти к любому из нас. Мы были рядом.

— Кто был? Остальные Уизли пытались справиться с горем от потери Фреда, с тем, что случилось с Биллом… Друзья… Кто-то пытался сосредоточиться на чем-то светлом, кто-то уехал, чтобы не видеть и не вспоминать, кто-то переживал эмоции в кругу тех, кто ему ближе. И вы тоже переживали сами по себе.

Оливер нахмурился, во взгляде до сих пор проглядывал безмолвный протест, и я вдруг поняла, насколько обвинительной со стороны могла звучать моя речь.

— Мерлин, ты не думай. У меня нет никакой обиды или злости… — Я старалась аккуратно подбирать слова, чтобы не сделать ситуацию более неудобной, чем она есть. — Каждый выживал как мог. И это нормально. Просто в один момент мы оказались одни, и никого рядом больше не существовало.

— Ну, ваше соседство вряд ли на что-то глобально повлияло. Я жил с Алисией почти полтора года, и никаких особых чувств у меня к ней не возникло. Да она лишь бесить меня начала хуже прежнего. «Оли, ты что, не знаешь очищающих заклинаний? Почему наша квартира вечно выглядит так, как будто по ней пролетела стая пикси?», «Зачем ты так громко говоришь адрес в камин, боишься, что он тебя не услышит?», — передразнивал он Спиннет, фыркнув напоследок, выражая свое истинное отношение к назойливым вопросам квартирантки.

— Не-ет, — ответила я протяжным голосом, делая рукой жест, будто старалась развеять его скоропалительные выводы, — конечно, это не стало основой. Скорее всего просто превратило нашу связь в неотъемлемую привычку.

— Ну, душевная близость и привычка быть вместе не всегда включают в себя влечение. А какая может быть любовь без притяжения? — рассудительно заметил Вуд.

И, можно подумать, поддерживая его философские изречения, весь зал разразился овациями, что заставило меня обратить внимание на помост, где ранее находился преподавательский стол, ставший сегодня импровизированной сценой. Профессор МакГонагалл, а, простите, директор МакГонагалл выступала с речью. Что-то про то, что несмотря на все пройденные нами испытания, мы смогли стать достойными представителями магического общества. Я, честно говоря, не особо вслушивалась в ее длинный монолог, размышляя о том, сколько еще нам предстоит пробыть на этом празднике жизни.

Из моих ментальных страданий меня вытянула ладонь, маячащая перед глазами, и голос Оливера, очевидно задающего не первый свой вопрос:

— Твое молчание — легкий намек на то, чтобы я отвалил, или ты просто не слышишь, что я говорю?

— Да-да, прости, я отвлеклась.

— Так у вас с Поттером что-то было?

Наверняка сейчас по моим глазным орбитам можно было срисовать окружность Марса почти в натуральную величину.

— Что? В каком смысле? Нет, конечно! — Но тут сидящая внутри моей головы микроскопическая Гермиона грозно постучалась по подкорке сознания кулачком и услужливо подсунула мне воспоминания двухлетней годовщины победы во Второй магической войне.

Отнимая от своих губ бутылку и с неимоверным грохотом закрывая ногой дверь на Гриммо, Поттер вынес вердикт:

— Нотт был прав, это виски — полное дерьмо.

Смеясь, я потянулась к барному шкафу, мысленно хваля Сириуса за решение приобрести этот действительно необходимый предмет мебели, и достала первую попавшуюся бутылку вина. Гарри перехватил ее из моих рук и в лучших традициях любовных романов, которые женщины зачитывают от корки до корки, произнес:

— Девушкам не пристало наливать себе напитки, оставь это мне.

— А слов-то откуда таких понабрался? Тебя же под страхом смерти в библиотеку не загнать.

— Это все Нотт и его дурное влияние.

Но тут что-то пошло не так: куртуазно перекладывая бутылку из одной руки в другую, чтобы было удобнее взять палочку из правого кармана своего пиджака, Гарри, видимо, не успел поставить в известность об этом плане обе свои руки, и вторая оказалась не готова принять столь важную вещь в объятия своих пальцев. Стеклянная тара выскользнула так стремительно, что я даже не смогла что-либо выкрикнуть, прежде чем Гарри каким-то невообразимым движением сумел ее поймать. Правда до этого все-таки получилось исполнить до нелепого смешной ритуальный танец, когда бутылка раз за разом отскакивала от его ладоней.

Наконец, зафиксировав ее у себя в руках, он выпрямился, вернул своему лицу серьезное выражение и изрек из уст заклинание, чтобы открыть злосчастное вино.

— Видишь, а ты говорила, что мои рефлексы, обретенные во время войны, никогда больше не понадобятся. С удовольствием выслушаю твои извинения.

Запрыгнув на стол и усевшись на нем поудобнее, чтобы можно было беспрепятственно болтать ногами, я с благодарностью приняла от друга бокал насыщенного рубинового цвета.

— Кому-то пора заканчивать пить. Все, что я сейчас увидела, это не хваленые рефлексы, а твои трясущиеся руки.

Он закатил глаза к потолку и снова сделал глоток сомнительного виски, сморщившись уже на последних каплях дивного напитка.

— Поистине отвратен.

— Но ты продолжаешь его пить, — выразительно приподняв одну бровь, произнесла я.

— Это потому что оно — единственное, что спасло меня от утомительного тоста Кингсли. Клянусь, я думал, что напьюсь только за те двадцать минут, что он безостановочно вещал нам о восстановленной в кратчайшие сроки экономике и его участии в этом процессе.

— Да-а, это выглядело, как начатая предвыборная кампания, и все, кроме нас, в курсе, что принимают в ней участие. Хотя, может, он просто нашел свободные уши, — я немного приподняла плечи вверх в жесте неопределенности.

— Так что еще пара таких министерских приемов, и я начну пить пойло, которое производит у себя в подвале Аберфорт.

Он выставил указательный палец и, практически тыча им мне в грудь, обвинительным тоном заявил:

— Ты, между прочим, ничуть не помогла мне пережить