паутина, толще и гуще предыдущей и её золотые нити медленно проникают в кожу. Кровь её словно вскипела от гнева и страха, и паутина, вспыхнув, осыпалась пеплом. Вот тогда князь Свен словно впервые увидел её:

– Любопытно, малышка, чья кровь течёт в твоих жилах, раз ты можешь сопротивляться моей магии?

Под его тяжёлым пристальным взглядом Селестин впервые так сильно испугалась его. Он протянул к ней руку и девочка, не сдержав страх, отшатнулась.

– Ты что, боишься меня? – Удивлённо спросил князь и, не дождавшись ответа, улыбнулся. – Какая умная девочка!

Как бы Селестин хотела никогда больше не видеть лея! Но она должна была сопровождать Гвендолин на всех её встречах с леями и докладывать обо всём потом барону Ле-Рилю. Селестин один раз попыталась рассказать барону о своём страхе. Тот вначале насторожился, как охотничий пёс, учуявший волка, и спросил:

– Он что-то сделал тебе?

– Нет.

– Сказал что-то странное?

– Нет.

Напряжение ушло из глаз барона Вольфа Ле-Риля:

– Ты правильно его боишься. Он очень опасный и нехороший человек, но пока мы вынуждены терпеть его. Так что и ты потерпи.

Селестин так и думала, что услышит это. Какое дело всем до сироты, если даже король Эрик вынужден отступать перед князем. Она опустила голову. Но глава безопасности королевства приподнял пальцем её подбородок, заставляя глядеть в глаза.

– Селестин, но это не значит, что он может… обижать тебя. Если князь попытается что-то сделать, нехорошо прикоснуться к тебе, ты не должна это терпеть. Сразу скажи мне, и я защищу тебя.

Барон пристально смотрел в глаза девочки, и она видела, что он говорит правду. На душе стало чуть легче.

– Есть границы, которые я не перейду, – тихо, словно сам себе, сказал мужчина.

С тех пор при встречах князя с принцессой всегда присутствовала кто-то из старших фрейлин – дора Ирита или София.

– Это из-за тебя, малышка? – когда это произошло впервые, спросил Селестин князь Свен. – Боишься. Умная девочка.

Иногда с девочками ходила дарита Тереза Марино, одна из бывших невест короля. С ней Селестин было спокойней всего. В черноволосой смуглой красавице чувствовалась сила, и совсем не было страха. Она тоже видела лейскую магию, и когда князь запустил к ней золотую паутинку, дарита Тереза насмешливо улыбнулась и движением пальцем развеяла её.

Смуглая, черноволосая, в неизменном чёрном платье, эта ведьма с Гарта должна бы смотреться уныло и мрачно, но нет! Чем-то Тереза напоминала Селестин Свена. Наверно, часто появляющейся улыбкой и насмешливым любопытством, с которым смотрела на всех. И на князя тоже. Рядом с ней Селестин чувствовала себя спокойно. Тем более, что князь Свен тогда переставал замечать её, сосредоточившись на Гвендолин и Терезе.

При дарите Марино он не рассказывал о Луасон, а больше о своём княжестве и других землях, где успел побывать – герцогстве Лахор, Белозёрском княжестве и даже Жунгарской Султании. Рассказывал он так интересно, что все трое слушали его, открыв рот. Даже Селестин забывала о своём страхе.

Но Тереза Марино сопровождала их нечасто. Она ведь должна была охранять королеву. А другие фрейлины были бесполезны. Селестин видела, как быстро эти взрослые дамы подпадали под чары лея. Они словно спали с открытыми глазами, не видя и не слыша ничего. Правда, ничего плохого и не происходило. Князь Свен просто рассказывал Гвендолин о том, какой прекрасной девочкой была её мать, принцесса Луасон, доброй и любящей.

– Мне было двенадцать лет, как Селестин, когда я первый раз увидел твою мать.

– Селестин почти тринадцать, – поправила принцесса.

– А твоей маме было семь, когда она спасла мне жизнь.

– Спасла? Как?

– Когда во мне пробудилась королевская кровь, меня нашли и доставили во дворец. Братья хотели, чтобы отец приказал убить меня. Я ведь бастард, как и ты, Селестин.

Слестин вздрогнула, внезапно наткнувшись на пристальный взгляд, до этого смотревшего только на Гвендолин князя.

– Бастард – это как?

– Это, Гвен, когда мать и отец ребёнка не состоят в браке. Или состоят, но не друг с другом, – неприятно усмехнулся князь.

– Но почему убить? – нахмурилась принцесса. – Ведь ребёнок не виноват. У нас в приюте много таких детей. Их же не убивают. Детей нельзя убивать. У нас в королевстве так не делают.

Селестин могла бы с ней об этом поспорить, но промолчала. Князь тоже не стал.

– Ты говоришь точь в точь, как твоя мать. Только я – королевский бастард. А это другое дело. Лишние претенденты на трон порождают в королевствах смуту и проще их уничтожить сразу, чем давать повод недовольным строить заговоры. Вот принцы и потребовали у короля моей смерти. И король почти согласился.

Гвендолин тихонько ахнула.

– К счастью для меня, братья слишком нетерпеливы и пришли к королю, когда с ним была Луасон, тихонько играла за отцовским креслом. Но тут вмешалась, хоть всегда и побаивалась его. Вышла, встала передо мной, заслоняя от короля. Такая маленькая! И сказала, как ты, Гвен, что детей убивать нельзя. А тем более таких красивых.

– И что? Твой отец пожалел тебя? Рассердился на братьев?

– Пожалел? Вряд ли. Скорее не захотел расстраивать Луасон. Он любил её. Её все любили. Король сказал, что я не его сын, взял с меня клятву подчинения и оставил во дворце. С тех пор сестра всегда меня защищала. А я защищал Луасон, когда братья мучили её.

– Мучили? Ты же говорил, что её все любили.

– Одно другому не мешает, – князь пожал плечами. – Можно любить и мучить.

– Почему твой отец их не наказывал? Он злой?

– Он наказывал. И отец не злой. Просто он король и всегда поступал прежде всего как король, а не отец. Уж ты-то, Гвендолин, должна это понимать.

Князь ещё много рассказывал про сестру, и в этих рассказах Ведьма Луасон выглядела не исчадием зла, как в тех историях, что звучали вокруг, а обычной девочкой. Правда, Селестин она не казалась такой уж доброй и милой. Она была добра только к тем, кого любила. А остальных не замечала, как осеннюю листву под ногами. Если какой-то лист привлечёт внимание красотой и яркостью – поднимет. Надоест – бросит, и пройдёт по нему, даже не заметив.

Князь Свен рассказывал о таких поступках Луасон потому, что и сам был таким же. Гвендолин он любил и видел в ней человека. А Селестин для него – как тот яркий осенний лист. Привлёк внимание и князь вертит его в пальцах, решая – засушить его и положить в гербарий, или бросить вновь под ноги.

Сны Селестин

Праздничный ужин завершился. Девочки ещё раз спели благодарственный гимн, и сестра Русита сказала:

– А теперь, девочки, отправляйтесь в свои кельи.

Это прозвучало смешно. Комнаты, в которых теперь жили воспитанницы меньше всего походили на