казнью.

Если даже всякий сомневающийся в Слове Божьем, неблагонадежен для Царствия Небесного (Лк.9:62), то что тогда можно сказать о грешнике, непокорном Богу?! Невозможность для него войти в Царствие Небесное обусловлена вовсе не тем, что Господь не желает его принять, а тем, что он сам не в состоянии вынести нахождения рядом с Христом. Когда Моисей после общения с Создателем сошел с горы Синай, «лице его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним», и все боялись подойти к нему (Исх.34:29,30). Кажется, такое же состояние было и у апостолов, присутствовавших при преображении Христа: они «пали на лица свои и сильно испугались» (Мф.15:6). Хотя перед тем 3 года ходили рядом с Ним, видели чудотворения и слушали Его проповеди. Что же говорить тогда о нас?! Мы просто ослепнем от блеска Его славы и потому добровольно выбираем ад, который нередко именуется как «мрак небытия», «царство мертвых», «преисподняя», «земля забвения», «неизведанная глубина», «геенна огненная», не отдавая себе отчет в том, что это – навечно¹⁸.

Как свет есть явление реальности, так и грех в своем предельном развитии, в аде, есть тьма, беспросветность¹⁹. Полагают, что в зависимости от степени богоотступничества ад имеет свои глубины и уровни. Есть «тьма кромешная» (Мф.8:12), «геенна огненная» (Мф.5:22), «озеро огненное» (Откр.19:20), «тартар» (2 Петр. 2:4), «преисподняя» (Флп.2:10), место, где слышен «скрежет зубов» (Мф.13:42), особое место для «червя неусыпающего» (Мк.9:48) и даже «дальнейшие страны» (Еф.4:9)²⁰.

Нередко ад изображают как место страшных страданий, которым там подвергаются грешники. Но, очевидно, это не более чем символическое описание того неестественного и ужасающего состояния, которое добровольно выбирает человек, отвергнувший Бога. Отныне ему есть лишь одна дорога – к бесам, избравшим ту же участь, хотя и гораздо раньше него. Они все находятся в «не-бытии», т.е. в такой сфере, где, как им кажется, Бога нет. Это место, где они не могут лицезреть Его, единственно возможное для обитания сатаны и его ангелов. И хотя люди там – пришлые существа, но по собственному выбору обречены бессрочно находиться рядом с ними.

Впрочем, для полноты изложения скажем, что, если бесы и грешники не видят Бога, это еще не означает, что ад Ему недоступен. Ведь «не Бог есть в бытии, а, напротив, всякое бытие есть в Нем»²¹. «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин.1:5). Поэтому Христос имел власть не просто войти в ад, но и освободить из него праведников и тех, кто уверовал в Спасителя (Еф.4:8,9; 1 Петр.3:18,19).

Для бесов, очевидно, нет большей радости (впрочем, как и иных забот), чем пугать и страшить беззащитные перед их злобой души. Отсюда и крики ужаса, вырывающиеся из преисподней, о которых говорят святые. Наверное и наверняка, там, в аду, нет сковородок и спиртовок, на которых поджаривают грешников. Вероятнее всего, это лишь образы, которыми бесы пугают несчастных, беззащитных перед вечной атакой мрачной и бессильной злобы. Характерный эпизод на этот счет содержится в средневековой повести «Видение Тнугдала», где главному герою в момент отделения души от тела явились бесы, раздиравшие себе щеки когтями и издевательски предлагавшие внимательно посмотреть на них – ведь отныне они станут вечными товарищами Тнугдала по аду²².

Лишь грех, прощенный Богом, перестает существовать в своем инобытии, но поскольку же грех рожден человеком, то и искупить его может лишь он сам, а не погубленные им земля и звери или соблазнившие его сатана и бесы. Покаяние пред Господом – единственный способ отречения от греха, вследствие которого он становится посторонним для человека, чуждым ему, удаляется от него, перестает быть частью его внутреннего содержания, переходит в прошлое, которое уже пережито, стирается из памяти Бога. Через покаяние грех утрачивает свою материальную связь с действительностью, которая держится лишь человеком, растворяется. Поскольку же слово «память» имеет значение «мысль», то вследствие покаяния грех перестает мыслиться Богом. А все, что Господь не «знает» и «не помнит», не существует, и самый след греха исчезает²³.

Разумеется, Господь мог бы одним Своим Словом стереть следы нашего отступничества, создав новый Космос и нового человека. Некоторый аналог этой возможной (хотя бы умозрительно) альтернативы раскрывают последние времена, когда велением Творца были явлены новые небо и земля (Откр.21:1). Но для этого нужно было бы покарать и стереть с лица земли нас, грешников. А Бог по любви Своей не желает нашего уничтожения, терпеливо ждет, когда мы раскаемся и, как блудный сын, придем к Нему. Чтобы тут же получить лучшее из всего того, что Отец имеет, и вместе с праведниками сесть за пиршественный стол (Лк.20-32).

III

Нередко почему-то полагают, будто человек, предавший себя Богу, умерший для внешнего мира со всеми его сиюсекундными радостями и яркими соблазнами, являет законченный образ эгоцентрика, озабоченного лишь самим собой. «Что делает этот человек? Спасает душу». Понятно – он думает лишь о себе.

Именно так, к примеру, довольно поверхностно и глубоко ошибочно понимал монашество даже такой выдающийся человек, как И.С. Аксаков (1823-1886). «Я никак не могу себе представить не только апостола Павла, но и Петра и даже Иоанна на Афоне! Все аскетические подвиги афонских монахов душеспасения ради не стоят для меня слов одной простой женщины: она с удивительным самоотвержением ходила за одной отвратительной больной, полусумасшедшей, к которой была приставлена, с терпением, состраданием, нежностью поистине ангельскими, и только завидев монахов или монашенок, с некоторой даже завистью ворчала: «Господи, некогда-то мне своей душой, своим спасением заняться!»»²⁴.

Мнение лиц, публично заявлявших о вреде христианства, противопоставлявших веру в Бога науке, свободе, прогрессу, еще более категорично. Так, широкий интеллектуал и одновременно с тем глубоко несчастный в своем безверии английский философ Бертран Рассел (1872-1970) писал: «Мир располагает знанием, способным обеспечить счастье всем людям; главной преградой на пути использования этого знания является религиозное учение. Религия не позволяет нашим детям получить рациональное образование; религия препятствует нам в устранении коренных причин войны; религия запрещает нам проповедовать этику научного сотрудничества вместо старых и жестоких доктрин греха и наказания. Возможно, что человечество уже стоит на пороге золотого века; но если это так, то сначала необходимо убить дракона, охраняющего вод, и дракон этот – религия»²⁵.

Взамен, как видим, предлагают проявлять внешнее милосердие и благотворительность, согревая своим вниманием и