Владимир Волосков
ОПЕРАЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

*

Художник Ю. Лихачев

П., Пермское книжное издательство, 1964

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

К вечеру мороз крепчал. Усилился и ветер. Он волочил по голубоватому, затвердевшему насту седые, бесконечно длинные ленты сухого колючего снега.

«Погодка… черт бы ее побрал! — сердито думал начальник Медведёвского районного отделения милиции Сажин, злясь на разыгравшуюся поземку, на свои прохудившиеся сапоги, в которых больно ломило иззябшие ноги, и на полную неясность случившегося. — Если и дальше вьюжить будет, до дому не доберешься. Без ног останешься…»

— Ну что, долго еще канителиться будем? — хмуро спросил Сажин следователя Задорину, молоденькую глазастую девушку.

— Пожалуй, все… Можно грузить, — неуверенно сказала Задорина осипшим от холода голосом.

Сажину стало жаль ее. Он ругнулся в душе и еще раз оглядел место происшествия.

Внизу, на дне неглубокого овражка, лежал труп с разбитой, обезображенной головой. Кто этот человек? Откуда? Никто этого не знал. Мертвеца случайно обнаружили школьники, ездившие вчера за соломой. Один из них заглянул в овражек и увидел торчавшую из снега руку.

Ни одежды, ни каких-либо вещественных доказательств преступления обнаружить не удалось, хотя и перегребли за день горы снега.

«Попробуй обнаружь… Экую прорву снега нынче навалило», — в который раз невесело подумал Сажин и знаком дал команду грузить труп на подводу.

Задорина последний раз щелкнула «лейкой» и умоляюще поглядела на начальника.

— Акт здесь будем писать?

Сажин постарался улыбнуться.

— А вы еще^стособны на что-то?

Задорина пошевелила пальцами в большой шерстяной рукавице и вздохнула:

— Едва ли…

— Я тоже так думаю, — согласился Сажин. — Оформим в деревне.

«Эх, молодо-зелено. Ей бы по танцам бегать, а тут… Не женское это дело — следователем работать. Но ничего не поделаешь. Война. Леший ее забодай…»

Подвода тронулась. Взяв лопаты, за ней потянулись старики-колхозники, приглашенные в понятые. Сажин еще раз прошелся по дну оврага, распинывая дырявыми сапогами груды снега.

С обрыва на него смотрели несколько деревенских ребятишек и Задорина. Маленькая, хрупкая, в подшитых фетровых валеночках и заношенном пальтишке, она почти ничем не отличалась от деревенских девчонок, точь-в-точь, как они, простудно шмыгала прямым тонким носиком и выражение лица у нее было печальное, виноватое.

Сажин долго бродил по сугробам и, только набрав полные сапоги снега, заставил себя наконец бросить безрезультатные поиски. Увидев жиденькую толпу на краю оврага, рассердился.

— Это что за зрители? А ну, марш в деревню!

Ребятишки и Задорина попятились к дороге.

Вышагивая по проселку вслед за двигающейся в деревню печальной процессией, Сажин рассматривал горбящиеся на ледяном ветру фигуры стариков и ребятишек и думал сложную путанную думу.

«Там — это понятно. А здесь? Почему этот человек должен был умереть? Зачем? Кто он, кому потребовалось убить его и запрятать труп так далеко?»

На востоке, за деревней, небо совсем замеркло. Оттуда, из сгущающейся синевы, неслось студеное дыхание ветра. Задорина повернулась и пошла по дороге задом наперед — маленькая, тоненькая, иззябшая. Сажин ускорил шаги и, обогнав девушку, сердито сказал:

— Пристраивайтесь. В затылок. За спиной потеплее будет.

Они пошли по-солдатски, след в след — полный большой человек в милицейской шинели и маленькая девушка в старых фетровых валенках. Вокруг быстро темнело. Набирала силу декабрьская ночь 1941 года.

В кабинете было натоплено, но Сажин все равно мерз. Он слушал приехавшего из областного центра судебно-медицинского эксперта и никак не мог унять озноб. Болеть «нормально», отлежаться дома, было нельзя. Срочной работы наплывало много, а людей не хватало.

В углу кабинета, прижавшись спиной к печке-голландке, зябко поеживалась Задорина. Ее обветренное лицо пылало жарким румянцем, она склонила голову набок и, часто поправляя надоедливо сползающие на глаза прядки вьющихся волос, казалось, не слушала, а думала о чем-то своем.

Эксперт, низкорослый седой старичок, устало говорил о результатах аутопсии, судебно-медицинского вскрытия трупа.

— Несомненно, это убийство. Совершено неделю назад. Внутренние органы в норме. Убитый был трезв и, судя по всему, голоден. Его ударили внезапно. По голове. Ибо следов борьбы на теле нет…

«Это мы и без вас знаем…» — вяло подумал Сажин.

— Удар по лицу был нанесен, очевидно, топором. Потом его, уже мертвого, били по голове обухом и еще чем-то плоским, с острыми краями. Чем-то вроде лопаты…

— Какой садизм, — поежилась Задорина.

— Умысел, барышня! — внушительно поднял палец старичок. — Умысел! Убийцам нужно было, чтобы труп не опознали.

— Вы говорите: лопатой или обухом? — оживился Сажин. — Значит, убийц было двое?

— Вполне вероятно, — веско сказал эксперт. — Можно предполагать также, что убийцы привезли труп в овраг на подводе. На голове убитого обнаружены прилипшие стебельки сена.

— Мы так и полагали, — подтвердил Сажин.

Старичок со снисходительным сочувствием посмотрел на него и, прикрыв золотозубый рот одрябшей кистью, утомленно зевнул.

— Очень приятно такое единомыслие. Теперь, как говорится, вам и карты в руки. Ищите!

— Легко сказать… — превозмогая озноб, сердито пробурчал Сажин.

— Конечно, дело путаное, — посочувствовал эксперт. — Но что поделаешь, Порфирий Николаевич. Такова наша планида. Искать придется. — Старичка разморило от тепла и он еле сдерживал зевоту.

Первой заметила его состояние Задорина.

— Вы, очевидно, очень устали. Отдохнули бы перед дорогой. Поезд идет поздно вечером. Время позволяет.

— А есть где?

— Найдем, — торопливо заверил Сажин, застыдившись своей невнимательности. — Вы и не ели давно, наверное?

— Со вчерашнего дня. Все некогда как-то, да и с питанием в городе не совсем щедро… — помявшись, признался старичок: — Много эвакуированных. Все помещения забиты. Людям — горе, а преступникам