господин Тацуми. Мне лучше говорить только правду.

— Пока вы не откажетесь добровольно от рубина, никто другой не сможет и пальцем прикоснуться к нему, — глухо выдавил этот гордый человек, и мне его почему-то стало жаль. — Так что вы зря опасаетесь. Камень не похитят.

Какое-то невыносимое горе терзало сердце мужчины. Я вдруг ощутил его эмоции так отчётливо, и они в данном случае не были такими уж поверхностными.

— Начнём с того, что я прятал рубин отнюдь не из страха лишиться его. Мой дом неплохо охраняется, и я доверяю слугам, однако не хочу, чтобы кто-то знал о наличии у меня камня. И был прав. Узнав о нем, ко мне пришли вы и стали донимать просьбами о продаже. Неужели вы действительно полагаете, что я запросто откажусь от него ради горстки бесполезных бумажек? Я зарабатываю достаточно. Но мне любопытно, зачем вам камень? Что за огромная ценность такая в нём заключена? Ведь вы готовы отдать буквально всё, что имеете!

— Вы прекрасно осведомлены о его ценности, гос…подин… Мураки, — Тацуми словно подавился словом «господин», но тем не менее произнёс его. – Или, по крайней мере, вы точно о ней догадываетесь.

— Да, верно. Камень излучает необыкновенную силу, ничего подобного мне чувствовать не доводилось. В прошедший четверг мне предстояла пересадка почки, восстановление пяти рёбер и трепанация черепа у одного пострадавшего в автомобильной катастрофе пациента. Почти безнадёжный случай. И когда мне сообщили утром о необходимости делать эту операцию, буквально за час до её начала, моим первым порывом было сорваться с места и помчаться в банк за рубином. Так я и поступил. Это безумие — надеяться на помощь неизвестной магии, возможно, даже чёрной, но я отыграл у духов смерти ещё одну человеческую жизнь. Я спас того юношу!

— У вас по-прежнему золотые руки, — вздохнул Тацуми, — несмотря ни на что.

— Несмотря ни на что? — меня всё больше удивляли эти его «случайные» оговорки. — Звучит так, будто в целом я — бесчестный человек, совершающий предосудительные поступки.

— Конечно, нет. Теперь – нет.

— Теперь? — если бы Господь при рождении не наделил меня бесконечным хладнокровием, я бы с огромным удовольствием разбил об него чайное блюдце. Вместо этого я просто потёр переносицу и с едкой подковыркой вымолвил. — Господин Тацуми, у меня складывается устойчивое впечатление, словно вы следили за мной не только в моей нынешней жизни, а и в прошлой тоже. Неужели вы — буддист, и полагаете, будто реинкарнации в самом деле существуют, причем вы способны о них точно знать?

— Реинкарнации существуют, но я не буддист, — спокойно отозвался он, возвращая себе тон презрительного равнодушия. – И, разумеется, не следил за вашими прошлыми воплощениями. Я говорю о вашей текущей жизни, которая была в корне изменена. В ночь, когда это случилось, вы и получили рубин.

Впервые я был шокирован чьими-то словами настолько, что не нашёл никакого ответа. Воспользовавшись моим явным замешательством, Тацуми достал из-за пазухи длинное чёрное перо и положил его передо мной на столик.

— Вы помните ту ночь, Мураки-сан, не правда ли?

Я невольно прикусил язык, чтобы сдержать удивленный вскрик. Затем протянул руку и коснулся пера. Оно было мертвенно-холодным, угасшим, энергетически бесцветным. Таким же, как опустошённая душа сидевшего передо мной мужчины.

Выпустив из пальцев бесполезный предмет, я изрёк лишь одно:

— Это не его.

— Верно, — откликнулся Тацуми шёпотом. — Это моё.

И только тогда во всей этой запутанной истории для меня забрезжил свет понимания …

Ту ночь я бы не забыл до самой смерти. Такое не забывается.

За окном светила алая луна, словно облитая кровью. Я, тогда ещё шестнадцатилетний мальчишка, лежал в просторной постели в доме родителей, глядя на отсвечивающие в лунном сиянии бледные лица фарфоровых кукол, расставленных на полках, и не мог уснуть, словно ждал чего-то.

Тяжёлое ожидание, страшное, подступающее к горлу свинцовыми объятиями.

Я привык слышать звуки ссор, но сегодня с самого вечера было невообразимо тихо. Родители легли отдыхать раньше обычного.

Отдернув полог кровати я смотрел, не отрываясь, на кровавый диск в небесах и не находил в себе ни единой мысли, кроме давящего ожидания. Лунный луч медленно скользил по стенам, циферблату часов, занавескам, высвечивал мои ранние акварели, прикрепленные к обоям вперемешку с детскими фотографиями…

Внезапно тишину прорезал звук бьющегося стекла, а через секунду раздался истеричный женский вскрик. Голос матери. Чьи-то поспешные шаги, будто некто пытался бежать, но его повалили на пол, глухо ударив о доски паркета…

Возбуждённая речь отца. Мураки-сама кричал, срываясь на визг, и в его тоне я различил гнев, страх, горечь, боль, отчаяние.

«Предатель! Сволочь! Змея!» — вопил отец.

Крики сопровождались дальнейшими ударами и истошными возгласами матери. Я не понимал слов, вернее, не хотел понимать. Просто сжался в комок, зарываясь лицом глубже в подушку. Случилось что-то ужасное, намного хуже, чем обычно, и я не хотел знать, хотел спрятаться, закрыться от происходящего, при этом осознавая, что подобное желание невыполнимо.

Красная луна светила сквозь зажмуренные веки, расцвечивая фантасмагорическими оттенками блики за влажными ресницами.

Не прошло и минуты, как внизу стали распахиваться двери комнат, где жили слуги. Кухарка, горничные, управляющий домом, судя по звукам, спешили со всех ног на второй этаж в спальню родителей.

— Мураки-сама! — голос старого слуги. — У вас все хорошо?!

Отец прорычал в ответ нечто нечленораздельное, но открыл дверь, впуская слуг.

В тишине ночного дома я расслышал причитания кухарки, судорожные всхлипы горничных, а затем чёткий голос отца, успокоившийся, твёрдый и страшный. Страшнее я в своей жизни не слышал.

— Уберите эту падаль! Чтоб мои глаза его больше не видели!

Совладав с собой, я медленно поднялся с постели, унимая дрожь в теле.

Я действительно собирался пойти и увидеть всё своими глазами, что бы там ни случилось, но внезапно у меня закружилась голова, и я осел на ватных ногах… На пол?

Если бы! Неожиданно дыхание моё