трех креслах, словно на диване. «И куда мне предлагают сесть?» – мысленно возмущался я. Дойдя до конца видимой части коридора, я облокотился о стену рядом с тазиком, который собирал воду с крыши.

«Кап, кап, кап», – капало мне на нервы. Атмосфера в приёмном покое была действительно угнетающей. В кабинеты всех вызывали по очереди. Тот, чья очередь пришла, тяжело поднимался и, откашлявшись, исчезал за дверьми кабинета. Потом спустя время приёма он возвращался и также, кряхтя, усаживался обратно.

– Антоньев! – позвали меня. Так скоро? Я отлип от стены и направился к Зефире Амоевне, которая стояла рядом с открытой в кабинет дверью. – Проходите, раздевайтесь выше пояса и ложитесь на кушетку.

Я послушно выполнил все указания и лёг. Вокруг пахло спиртом, мылом и людьми в их натуре. Со мной в кабинете на соседней кушетке лежала та самая девчонка, которая пришла с мамой. Я думал, что она сопровождает свою мать, а оказалось – наоборот. Терапевт померила мне давление, посмотрела язык, пощупала живот.

– Здесь болит?

– Нет.

– А здесь?

Я отвечал отрицательно на все вопросы.

– Стало быть, нигде не болит?

Я задумался.

– Сердце бьется, – ответил я, а затем смолк.

Через мгновение лицо терапевта расплылось в широкой-широкой улыбке. Я, когда понял, что выдал, тоже улыбнулся. Кажется, такую дурь до меня еще никто не говорил. Мне стало не по себе.

– Мерь температуру пока, – она сунула мне в руки термометр и переключилась на девчонку.

Я решил подслушать их разговор, но это оказалось очень тяжело – девчонка говорила так тихо, словно не хотела, чтобы я её подслушивал. Порой Зефире Амоевне приходилось несколько раз переспрашивать одни и те же вопросы: сколько лет, какие хронические болезни, были ли прививки и проч.

Я не видел ничего такого в этих вопросах и не понимал, с чего это девчонка меня стесняется.

– От противозачаточных, – вдруг донеслось из её уст.

– Зачем же ты себя ими травишь?

– Меня изнасиловали.

– Чё? – чуть вслух не выдал я, зрачки мои расширились, а челюсть отвисла.

В тот момент терапевт развернулась ко мне, вытащила термометр, показала мне, что уровень ртутного столба находится идеально на шестом делении после цифры тридцать шесть, и поторопилась выпроводить из кабинета.

– Ладно, одевайся, выходи, а то тебе опять плохо станет, – сказала она.

– Чёрт, – подумал я и направился к своему месту у стенки рядом с тазиком. – А ведь из допроса следовало, что девчонке всего пятнадцать лет. Это какой сволочью нужно быть, чтобы притронуться? Ведь если бы не насильники, что, к сожалению, в абсолютном большинстве мужчины вследствие своей физической силы, гендерные войны, покорившие нормального обывателя двадцать первого века, даже не начались бы.

Я грел местечко у стены минут двадцать в размышлениях и всё ждал пока среди бесконечной барабанной партии падающих с крыши капель, раздастся моя фамилия, и меня пригласят в другой кабинет. Вскоре от терапевта вышла та самая девчонка. Она подбежала к своей матери и бросилась в её крепкие объятия. Терапевт тем временем что-то говорил им обеим, активно жестикулируя руками. Что было дальше, я не знаю – меня пригласили в кабинет.

– Антоньев! – крикнул другой доктор. За мгновение до этого он открыл дверь одного из кабинетов так резко, что ударил в плечо проходящего мимо охранника. – Петрович, господи, прости, я тебя чуть не убил.

– Да чего там, отмыли бы, – тот лишь усмехнулся и поплелся дальше вдоль стенки.

Направили меня в кабинет забора крови. Я уже делал такую процедуру, в детстве – из пальца, а вот совсем недавно в военкомате – из вены, как положено. Смешно, но до какого-то момента мне думалось, что кровь, которую из меня взяли, пропала навсегда. Оказывается, она регенерируется или что-то такое… В кабинете том меня посадили на стул, мою руку положили на мягкую подушку, обвязали жгутом чуть выше локтя, вогнали иглу. Пошла кровь. Я старался не смотреть на процесс, потому что меня невольно начинало тошнить и воротить. В целом, всё прошло как обычно, кроме того, что я подслушал весьма интересный для размышлений диалог:

– …восьмисотый, – пробормотал доктор, который переписывал мою бумажку.

– Доплатят, наверное?.. – спросила медсестра.

– Да, куда им.

Как я понял речь шла о том, что я уже восьмисотый за сегодня сижу на этом самом стуле. В тот момент мне подумалось, что врачи – сумасшедшие люди. Что ими движет? Если лишь желание помогать человеку – от этой мысли меня стало распирать от уважения. Под конец приёма мне приложили ватку, завязали руку.

– Спасибо, до свидания, – сказал я и вышел из кабинета.

– Куда? – донеслось вслед. – Садись жди, тебя ещё вызовут.

Я кивнул и направился к своему насиженному участку стены. Не успел я облокотиться и погрузиться в раздумья под аккомпанемент тазика, как развернулся и пошел обратно, потому что меня позвала мой терапевт.

– Везде ищу, думала, что сбежал уже, – сказала Зефира Амоевна. – Идём за мной.

– У меня кровь брали, извините, – сказал я.

– Я поняла.

Мы проследовали в ту часть коридора, где не горело уже потолочных ламп.

– Куда теперь? – спросил я.

Зефира Амоевна промолчала. То ли я сказал слишком сипло, то ли она проигнорировала мой вопрос – в любом случае, переспрашивать я не стал, сейчас сам всё увижу воочию. По тёмному коридору мы дошли до громоздкого лифта с внешней решёткой на засове, которую нужно открывать вручную, и обычными автоматическими дверьми. После вызова раздался протяжный скрежет, а затем стук – он приехал на наш этаж.

Из кабины донеслось оповещение:

– Первый этаж. Двери открываются.

Сначала открылись внутренние автоматические двери – я услышал звук скрипящего железа, и сквозь решётку показался лифтёр. Представьте, я впервые в своей жизни увидел лифтёра. То был мужчина, лет пятидесяти, худого телосложения, седой и с морщинами, одетый в халат, брюки и сандалии; на шею его была повязана веревочка со старым кнопочным телефоном, свисавшим до живота. Не пошевелив ни одной мышцей лица и не отрывая взгляда от пола, лифтёр нажал на кнопку, что в моём понимании заставляла лифт стоять в ожидании, открыл засов на решётке внешних дверей и впустил нас, сделав шаг вглубь лифта.

Кабина оказалась просторной. Я стоял за спиной лифтёра возле старой маленькой тумбочки в углу, на которой лежали очки и газета с решённым кроссвордом, стоял стакан воды. Можно было подумать, что этот мужчина живёт здесь или по крайней мере катается вверх-вниз круглые сутки – так же можно совсем спятить! Мне стало непривычно