болит?

– Сердце, – протянул я.

– Сердце болит, что делать?

Оператор начал спрашивать всякую ерунду: имя, фамилию, отчество, количество полных лет. Также несколько раз мы вместе описывали симптомы, словно как в «сломанном телефоне». Человеку нужна моментальная помощь, но вместо того, чтобы отправить машину по адресу сразу, мы с радостью ведём беседы про бюрократию, хорошо что хоть не про погоду на Эквадоре. В городских поликлиниках на это постоянно жалуются пациенты. А врачи, в свою очередь, сетуют на систему, что вынуждает их поставить свой долг на второй план, чтобы успеть подготовить всю отчётность за смену.

Прошло около пяти минут до того, как я услышал заветную фразу:

– Ожидайте прибытие машины.

– А что сейчас делать то? – перебила девушка.

– Вы ему кто? В сознании он? Дышит?

– Я его девушка. Да, да.

– Ну накапайте ему пятьдесят корвалола. Есть у вас такой?

– Нет.

– Ой, надо бы купить.

– Хорошо, а сейчас то что? – в панике бормотала она.

– Ждите машину, она приедет через несколько минут. Ну что делать, если у вас корвалола нет.

Девушка всхлипнула и бросила трубку.

Затем она открыла окно в комнату, сорвала с моей груди футболку и взяла меня за руку.

– Скорая уже едет, всё будет хорошо, – говорила она, но я не внимал к её словам. Я мыслями погрузился в вопрос, что будет после меня. Как я умру? Как я почувствую, что тело моё охладело и каков будет мой последний вдох? Я слышал как бьется моё сердце, с паузами и провалами, и всё думал – в какой момент оно смолкнет навечно?

– Я так и не дописал книгу, – протянул я.

– Ты допишешь, допишешь все свои книги, – говорила девушка, между делом набирая телефон мамы. Та взяла трубку сразу же. – Алло, Елена Юрьевна. Да, здравствуйте, приезжайте скорее. Липе плохо.

Да, это моё имя – Липон или Липа.

– Я уже здесь, паркую машину, – раздалось из трубки.

Удивительное это дело – материнский инстинкт.

– Мама скоро будет, – обратилась ко мне Катерина, но и это уведомление я пропустил мимо ушей. Я лежал и думал о том, что даже если и не умру, то стану овощем, перееду жить в санаторий или хоспис, где буду выгуливаться на каталке каждый день по часу или два. Мысли мои печальные переплетались между собой, словно ниточки, затем исчезали, а после – рождались новые. Скорая приехала уже минут через десять, экипаж состоял только из фельдшера, молодого короткостриженого парня спортивного телосложения, даже симпатичного на лицо. Он снял кардиограмму, померил температуру, взял кровь на сахар и принялся расспрашивать где и что болит.

Я поспешил рассказать все симптомы со своими догадками. Фельдшер оказался со специфическим чувством юмора: во время рассказа моего он часто усмехался, спрашивал несвязанные с ситуацией вопросы по типу: какой вес и рост, кем работаете, часто ли гуляете, делали ли зарядку? Детский сад какой-то.

Он дал мне выпить того самого корвалола, а после, наконец, спросил, собирая свою сумку:

– В больницу хотите?

Я подумал, что да. У меня была тревога и навязчивое желание, чтобы не какой-нибудь фельдшер скорой, а именно знающий врач сказал мне, что со мной всё в порядке. Ну или нашел какую-нибудь болезнь и дал таблетку.

– А что там будет? – спросила девушка.

Фельдшер пожал плечами:

– Моя задача довезти его живым.

В этот момент в дверь квартиры позвонила мама.

– Что с ним? – спросила она с порога.

– Живой, – ответил фельдшер. – Вот, в больницу хочет.

– Зачем в больницу? Он же скорее всего подцепит там коронавирус.

– Да, так и будет, – фельдшер закивал головой.

Мама посмотрела на меня уставшими глазами и всё мигом поняла. Она вошла в комнату, сняла с вешалки мой рюкзак, сложила в него пару носков, нижнее бельё, полотенце и прочие вещи первой необходимости.

– Собирайся тогда, едем, – сказала она, а затем уточнила у фельдшера. – Какая дежурная сейчас?

– Пятнадцатая, на Парковой улице.

– Господи, чёрт знает где. Ладно, я поеду за вами.

В общем, вот так я и оказался в карете скорой помощи.

– Ну что, Серёж, на Парковую. Срочный пациент, минута у тебя, – сказал фельдшер водителю через перегородку, а затем, усмехнувшись, посмотрел на меня. – Охота тебе в новогодние праздники по больницам бегать?

Я промолчал. У меня трещала голова и ощущалось по всему телу, словно кто-то каждый раз тушит о меня спичку. А машина тем временем тронулась с места, выехала со двора и полетела по улицам Москвы, раскидывая всех по сторонам сигналом сирены. Я старался сидеть с закрытыми глазами, потому что от всего в карете меня бросало в дрожь – дефибрилляторы, носилки и, господи, закрытые ящики. Наверное, там прячут те самые черные мешки для трупов.

Представляете? Я еле дотерпел до приемного отделения.

– Сейчас меня везде посмотрят, положат на диван; полежу сколько надо, и самое важное – если что-то случится, то все врачи под рукой, – успокаивал себя я. Фельдшер всю дорогу рубился в какую-то глупую игру на телефоне, изредка посматривая на меня, измеряя давление или просто ощупывая лоб.

Через пару минут мы были на месте. Выйдя из кареты скорой помощи, я вновь почувствовал как в глазах моих потемнело, а в область висков что-то ударило. Я сморщил вид недовольный. «Сердечная недостаточность, значит сердце недостаточно быстро качает кровь по моему организму? От того и руки немеют, и голова кружится…», – думал я по пути до крыльца отделения. Как я вошёл внутрь, перед глазами предстал длинный коридор, сначала слабо освещённый, а затем и вовсе погружённый в безмолвную темноту. На полу его был выстелен линолеум еще, наверное, довоенных времен; стены были облицованы облезлой бежевой краской; потолок белили последний раз ещё, наверное, до моего рождения, где-то в углу с него капала вода в подставленный тазик.

Сонный охранник, Степан Петрович, кивнул мне в сторону бахил, и я обул их. Вдоль стен коридора по трое стояли кресла, образуя диваны, на которых развалились словно полумёртвые люди: пожилые, томно опустившие взгляд себе в ноги; девчонка, уткнувшаяся в телефон и её мама; прочие непримечательные силуэты.

Фельдшер передал папку, которую заполнял обо мне на квартире, на медицинский пост, где его взяла тётенька, Зефира Амоевна, девушка армянской внешности, в голубом халате, как положено, с завязанными в пучок темными волосами и добрыми большими глазами. Как позже выяснилось, она являлась моим терапевтом.

– Присаживайтесь, ожидайте, – сказала она мне.

– Хорошо.

Я оглянулся и интуитивно поплелся вглубь коридора. По обеим сторонам свободных мест не оказалось, потому что наглые бабки лежали на сразу