Евгений Кузнецов Позорная грамота

Глава 1

Утро понедельника мало чем отличалось от любых других трудовых будней горноморского независимого журналиста: лето было в самом разгаре, начинался новый жаркий день, работать не хотелось. Но если честно, то никакой работы и не предвиделось.

Где-то после полудня, обливаясь потом, я вошел в прохладный холл офисного центра «Бизнестаун», что на Каштановом бульваре. В скрипучей кабине лифта было многолюдно, парко и трудно дышалось из-за едкого запаха пота вперемешку с удушающим парфюмом. Задерживать дыхание в такую жару было опасно – начинало мутить, и в висках молотом пульсировала кровь. В очередной раз дернувшись, кабина остановилась, и двери открылись – на этом ежедневная утренняя пытка лифтом закончилась.

На девятом этаже, в самом конце коридора, я остановился перед серой дверью, одной из множества себе подобных, отомкнул замок и вошел в небольшое помещение без прихожей, кухни, ванной комнаты, туалета… Здесь с трудом умещались стол, три стула, офисный шкаф и потертый диван, да еще в правом углу была небольшая раковина-рукомойник. «Жилая» часть офиса – с диваном и умывальником – была отгорожена от «деловой» половины китайской ширмой с красными и желтыми драконами. Единственным преимуществом, которое я усматривал в этой тесной каморке, не считая дешевизны арендной платы, конечно, был прекрасный вид на море и прибрежную часть города, открывающийся из большого окна.

Внутри стояла невыносимая духота. Я спешно распахнул алюминиевую створку с зеркальным стеклом, и – с шумом курортного Горноморска в комнату ворвался поток горячего воздуха с улицы. Со стороны грузового порта послышался натужный гудок сухогруза. Я чуть свесился из окна, чтобы лучше разглядеть жизнь «муравейника» с высоты полета майского жука. По площади перед зданием шлепали резиновыми сланцами вальяжные курортники. Все они были одеты в однотипные кричаще-яркие шорты, цветастые майки и медузообразные панамки, купленные на соседнем вещевом рынке – всемирно признанном центре курортной моды. Взрослые обязательно несли, перекинув через плечо, ласты, маски, дыхательные трубки и пакеты с пивом и воблой. А на детях уже заранее были надеты надувные круги.

Все эти люди тянулись с окраин города в южном направлении, собирались в единый поток на Каштановом бульваре, затем плутали по извилистым улочкам исторического центра города… после чего каким-то чудом все же попадали на Приморский бульвар и наконец-таки выходили на край Земли – Горноморский Центральный городской пляж, о котором они так страстно мечтали весь год и куда так неудержимо стремились попасть, вырвавшись из своих пропылющих мегаполисов, городов, городков, городишек и прочих селений. Здесь заканчивалась суша и начиналась водная стихия. Только в этом месте можно было с особой остротой ощутить полное отчуждение от всего, что осталось позади, глядя в неведомую голубую даль – шумящую, искрящуюся ослепительными бликами от солнца и источающую ароматы гниющих водорослей и разлагающихся моллюсков…

Я уже было впал в привычное псевдотоскливое состояние, как вдруг неожиданно зазвонил сотовый телефон. Сосредоточив всю свою волю в большом пальце правой руки, я нехотя нажал на зеленую кнопочку и поднес телефон к уху:

– Алло, это Семён Киппен, журналист? – Женщина на том конце еле заметно пришепетывала, и вообще ее голос был каким-то неестественным – манерным и жеманным, что ли.

Мне сразу мысленно представилась молодящаяся грымза в очках с близорукими линзами, которая из-за испорченного зрения просто не могла больше разглядеть себя как следует в зеркале и смириться наконец с тем, что молодость безвозвратно прошла. Впрочем, «грымза» не хамила и не грубила, поэтому у меня не было особой причины рисовать ее образ в таком неприглядном виде. Я осекся, мысленно принес ей свои извинения, ответил: «Он самый» и начал вслушиваться в то, о чем она, собственно, шепелявила.

А она тем временем сообщала мне, что почетный председатель чего-то там, заслуженный член какой-то там комиссии-раскомиссии, лауреат того-то, награжденный тем-то, тем-то и тем-то… и так далее и тому подобное – я особо не фиксировал все эти незначительные мелочи – желает заказать мне статью о своей почтенной организации. С подобными просьбами ко мне не часто обращаются напрямую, и вот наконец-то представилась возможность написать что-то достойное моего «золотого» пера… А если без шуток, то я чертовски скучал по настоящей творческой работе: увлекательным репортажам, аналитическим обзорам, искрометным интервью.

В основном я был на подхвате у двух информационных агентств. Зная мою скандальную репутацию, главреды поручали мне то состряпать репортаж с каких-нибудь никому не интересных судебных дрязг, то «расследовать» очередной случай сброса сточных вод в море, а то и вовсе тупо забить новостную подборку не важно каким информационным хламом по принципу «где хочешь, там и бери, но чтобы через полчаса было», короче, все то, о чем написать вроде бы и надо, но никто не хочет. Одна рутина. Впрочем, журналистика – это на девяносто процентов банальное, скучное ремесло. Зато я нигде не состоял в штате, мне платили сразу после выполнения поручения, и я всегда был подшофе и всем доволен… Но все же основная причина, почему я не задумываясь брался за любое задание, это нравственный долг: если к тебе обращаются с просьбой, значит, нуждаются в твоем участии, и ты не вправе отказывать… а там будь что будет.

Электронные часы – горноморский сувенир в виде огромной перламутровой жемчужины… то есть простого мячика для настольного тенниса с часовым механизмом внутри, вклеенного в раскрытую ракушку – показывали двенадцать пятьдесят. Я автоматически зафиксировал время звонка. Также после телефонного разговора в блокноте появилась еще одна запись – кое-как накарябанные не вовремя сломавшимся карандашом адрес и название организации. С адресом вроде бы все было понятно, и я плюнул на расшифровку наименования, поскорее собрался, надвинул на глаза серую кепку, по которой меня узнавал уже весь город, и отправился на встречу с заказчиком. Времени оставалось в обрез…

Вот уже битый час я петлял по спальному микрорайону Скалистый перевал в поисках какого-то там общественного центра. Дом тринадцать по Виноградной улице оказался серой обветшалой шестнадцатиэтажкой. Здание больше напоминало башню-бастион, чем жилой дом. С фронтона не было никаких организаций, магазинов, аптек или парикмахерских. Не было даже безымянной, наглухо закрытой двери, в которую можно было бы хотя бы просто постучать – сплошная серая шершавая стена, и лишь на