- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (80) »
забыли... В общем, меня тогда еще не было, а дед рассказывал, что Мызниковы чем-то губернатору не угодили. А, может, и не губернатору, то дело темное. А только приехали сюда казаки цельной сотней
— И что? — Спросил Степан, потому что парень замолчал.
— А несколько дней вот так же кружили-кружили по дорогам, пройти не могли. А потом поставили во главе отряда старца Антония с чудотворной иконой Богородицы, да с молитвой и прошли. Вот только, — Алексей нервно хихикнул, — про то, как они назад вертались, никто не слышал.
— Мастера вы тут брехать, любому кобелю впору поучиться, — фыркнул Степан, но как-то так неуверенно.
Петр понял, что еще немного, и в его отряде случится первое дезертирство.
— С молитвой, говоришь? — переспросил он, — добро же... Можно и с молитвой.
Он тихонько прокашлялся, пробуя голос. И — запел. Не в лад, но с чувством:
"Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног.
Нам не нужно златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог..."
...Что самое страшное в жизни? Смерть? Напугали ежика. Болезнь? Нищета?
ГЛАВА 1
Небольшой и темный двор-колодец содрогнулся от грохота. Я проснулась, словно подбросили. Да и спала некрепко. Отвыкла от этой кровати, узкой, двухъярусной. Мое место всегда было наверху, нижнее занимала сестра... давно, когда мы еще жили здесь постоянно. Как раз Сонину свадьбу сегодня и гуляли. В сиреневом зале "Амадеуса". А потом решили не возвращаться в дом. Я поддернула занавеску и выглянула сквозь окно. А там, в глубине, плясало зарево, и как бы не на месте... — Что творишь! А ну, убралась от окна! — в комнате появился отец — невысокий, круглый, как колобок, в наброшенном халате, пижам он не признавал, — Чему тебя Антон учил? — Извини, — пискнула я и немедленно подчинилась. Отцу не перечили. Как это получалось — неизвестно, Павел Понашевский ничем не напоминал Князя Тьмы. Ни копыт, ни рогов... если верить маме, а оснований сомневаться не было. ...Вспомнишь солнышко, вот и лучик! Мама толкнула дверь и послушно остановилась на пороге, она весь протокол безопасности вызубрила уже после первого покушения и не отступала от него ни на волос. — Это наша машина? — спросила она, изо всех сил стараясь держаться спокойно. — Паша, это наша машина, да? Ее взорвали? — Понятия не имею, — пожал плечами отец. Если он и был взволнован или расстроен, то ничем этого не показал. Голос был ровным, лицо привычным, спокойным. — Может быть обычная гопота подожгла. Веселились, недоделки. — А если нет? — Нажала голосом мама. — А на "нет" и суда нет. Зато есть господин Багров, и все, что случилось с машиной, исключительно его личная проблема. Не моя. И, тем более, не твоя. — Личная? — мама хмыкнула. Успокаивалась она мгновенно, как и вспыхивала. — Я плачу ему столько, что все мои сложности он принимает как свои собственные. Антон справится. — Ты не понимаешь, — мама покачала головой, — если метили в тебя, значит, кто-то знал, что мы сегодня ночуем здесь. Значит враг в ближнем круге. — Не фантазируй, а. Ну, кто это может быть? Бабка Катерина — агент МИ-6? — Тогда откуда... Никто не знал, что мы не поедем домой! — Не считай всех глупее себя. Этот шаг вычислялся элементарно. Я отпустил водителя. Я терпеть не могу ездить в городе, меня бесят пробки на выезде, это знают все, кому интересно. У нас есть квартира твоей мамы, буквально, в двух шагах. Простая логика. — Да, только для этого кто-то должен был знать, что ты отпустил водителя. Он был на свадьбе! — Полгорода было на свадьбе, половину я первый раз видел. Мама неожиданно привалилась к косяку и мелко затряслась. — Господи, опять! Опять это... Я думала, все кончилось, а оно опять... Отец... хмыкнул. Ухмыльнулся. — "Ведь не было же никогда! И вдруг — опять!" Юленька, погоди переживать, в этом дворе не самая респектабельная публика. Вот увидишь, просто какие-нибудь маргиналы развлекаются, День Взятия Бастилии празднуют. — А он разве сегодня? — Я в который раз поразилась, как быстро мама "выключает" истеричку, вот же талант! — Мне всегда казалось, что он четырнадцатого. — Милая, у меня в школе по истории всю жизнь был трояк из жалости, — папа пожал плечами, — четырнадцатого — семнадцатого. Ты забыла, а они, думаешь, помнят? Ложись спать, Киру не пугай. — Ее напугаешь, — мама внимательно посмотрела на меня, нашла то, что ожидала: удивленную, слегка заспанную мордочку, кивнула и вышла. — Ну? — спросила я. — Жесть, Кирочка, — папа подошел и положил подбородок на бортик кровати. Его лицо не было образцом мужской красоты: круглое, щекастое, нос картошкой. Прямо: "Мишка, мой плюшевый мишка". Даже глаза не выбивались из образа: карие, теплые, улыбчивые. Выдавал его голос, в котором для плюшевого мишки всегда было как-то многовато стали. — Это те же самые уроды? — беззвучно спросила я. Папа отлично умел читать по губам. — Не приложу ума, с чего бы им быть другими, — ответил он, почти так же тихо. Ну, может, чуть громче, я по губам не читала. — Антон их в прошлый раз упустил, хоть и потрепал... и я был уверен, что они залижут раны и снова нарисуются. Во дворе, тем временем собиралась толпа. Народ громко обсуждал происшествие, в приоткрытое окно я слышала уже несколько версий, но все они сводились к одной: "Понашевские зажрались, теперь пусть поголодают, как простой народ". Мне стало смешно. "Сложным" народом мы с папой точно не были. На это почетное звание могла претендовать разве что мама, это она дочь академика и внучка профессора. У нас труба пониже и дым пожиже. Папа вообще "от сохи" паренек, приехал в город из деревни Болотная Рогавка. Честно, я документы видела! А я... Ну, я это я. Кира Понашевская, "девочка с глазами из самого синего льда" и шрамом на морде. Ничего криминального, на полигоне мечом зацепили. Мама мне столько кольев на голове стесала, чтобы я сделала пластику... на всю родню Дракулы хватит и еще останется. Но шрам — такая же часть меня, как глаза или пальцы. Свести — означало сделать себя меньше, а я и так ростом... в папу. И — тогда, на Казани... это была славная победа! — Это ведь объявление о намерениях, — сказала я, кивнув подбородком в окно, где шоу набирало обороты. Как раз подъехали пожарные. — Об очень серьезных намерениях, — кивнул отец. — Если бы я был царевной-лягушкой, то — вот она и сгорела, шкурка зеленая. — И что мы собираемся по этому поводу предпринять? — Стандартно, Кирюш... Я — отбиваться, Ты — мать беречь. — Я могу помочь. — Вот этим и поможешь. И — телефон на базу. — Увидев на моем лице неприкрытое страдание, отец виновато поморщился, — надо, Кирюша....Что самое страшное в жизни? Смерть? Напугали ежика. Болезнь? Нищета?
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (80) »