Эмилий решил сочинить лже-историю, чтобы не травмировать Аристона. Он смотрел на него, видел его блеск в глазах, видел, как он счастлив и не хотел разрушать ему жизнь плохими новостями. Он знал, что Аристон этого не вынесет, тем более мальчик столько всего пережил, был в плену, несколько раз побеждал смерть, похудел, покрылся шрамами, видел гибель соотечественников, что по сути, должен был либо сойти с ума, либо закалить свой итак железный характер. Эмилий не знал, как именно отреагирует Аристон, но он не хотел терять его. Снова. Поэтому он рассказал ему, что Кисса так разозлилась после ухода Аристона на войну, что решила покинуть Рим и уехала в Александрию. Ребенка она оставила на попечение Дильдара, ибо, смотря на дочь, она видела в ней своего мужа. Покинув Рим, она забрала с собой рабов, продала виллу, хозяйство, нашла себе богатого и знатного александрийца и вышла за него замуж. Сейчас живёт счастливо и проклинает жизнь в Риме. Дильдар также решил покинуть Рим и уехал к дочери. Лупанарий продали.

В действительности, Дильдар и вправду решил уехать в Александрию. Он не мог более жить в столице, он был слишком стар, чтобы продолжать держать публичный дом. Всё ему напоминало о Киссе. Он хотел забрать внучку, но по приказу императора ребёнка забрали во дворец. Дильдару же выделили деньги на расходы в Александрию, но он принципиально от них отказался.

Аристон сначала не поверил в эту, можно сказать, абсурдную историю, но Эмилий даже нанял и подкупил лже-свидетелей, которые подтвердили его слова. Волей-неволей, Аристону пришлось принять эту ложь за истину. Однако, он не осуждал жену за столь подлый поступок и не злился. Это её путь, главное для него было, чтобы Кисса была счастлива.

Дочь он не стал называть в честь Киссы, назвал в честь своей погибшей матери – Анастасией. Пока малышка находилась под контролем сиделок. Это были лучшие молодые рабыни, которые кормили её своим грудным молоком. Причём, молоко также должно было быть лучшее, если ребенок плакал, употребляя его, значит молоко горькое и тогда рабыню выгоняли и сменяли на другую.

Аристон редко посещал свою дочь, что нельзя сказать об императоре, который то и дело, что сюсюкался с ней и играл. Он видел в девочке своего друга.

Аристон, обретя покой, совершенно не знал, что же делать дальше? Войны нет, козней и интриг во дворце тоже, заговоров не намечается, все счастливы? Слишком подозрительно, осталось выяснить всё ли так на самом деле.

***

Император резко открыл глаза. Потолок был украшен гирляндой из цветов и великолепной фреской. На фреске была изображена девушка с ковшом. Юная девица, с зелёными глазами и каштановыми волосами, как у Киссы…

С тех пор, как вернулся Аристон, Эмилий не мог спокойно спать. Каждую ночь ему снились кошмары. В этих кошмарах была Кисса. Она с укором смотрела на императора, лёжа в постели. Её лицо было бледным, осунувшимся, как тогда, когда Эмилий видел её в последний раз. Он точно знал, что его тогдашний визит пойдёт ей на пользу, однако случилось то, чего не ожидал никто. Она покончила с собой. Но почему об этом узнали только утром? Почему рабыни, которые денно и нощно сидели рядом со своей госпожой этого не заметили? А, может, это они её убили?

Император не видел мёртвую Киссу. Он не смог прийти на её похороны. Ему казалось, что это он виноват в её смерти. Возможно, если бы он забрал её во дворец, этого бы не произошло. От лжи, которую он преподнёс Аристону, становилось ещё хуже. Он пытался убедить себя, что он делает правильно, но ложь – это такая вещь, которая рано или поздно всплывёт наружу. И что тогда? Аристон не простит Эмилия.

Разумеется, император старался тщательно скрывать свои чувства. Аристон слишком чуткий и всегда видит, когда кому-то грустно и плохо. Но Эмилий научился не показывать своё истинное лицо. Он всегда сравнивал себя с актёром и часто выступал на сцене в театре. Перед друзьями он – безумный и выживший из ума весельчак. Перед сенаторами – строгий император. Перед рабами – справедливый и гуманный господин. Перед самим собой – уставший от жизни старик.

С детства его считали слабоумным и не воспринимали всерьёз. Всё, что он говорил, взрослые считали за бред сумасшедшего. Эмилий понял, что быть дурачком в глазах людей намного лучше и безопаснее, чем быть самим собой. Если раньше, над ним все измывались и жестоко унижали, выставляя на посмешище, то признав слабоумным, перестали с ним и вовсе контактировать. Разумеется, были времена, когда его приглашали на празднования и пиры, но лишь в качестве, можно сказать, урода, над которым можно смело поиздеваться и бросить пару оскорблений и шуток в его адрес. Если вспомнить императора Клавдия, то при властвовании Калигулы над стариком также измывались и потешались, принуждая играть его роль шута. Для Эмилия же роль «шута» была самой популярной и излюбленной. Ему было приятно приносить людям смех и веселье, впрочем, зная, что все смеются над ним, а не над его нелепыми шутками.

Эмилий, как человек, привыкший играть на публику, нуждался во внимании и похвале, среди своих приближённых он обзавёлся льстецами и поэтами, которые посвящали ему дифирамбы и стихи. Он понимал, что они все лжецы, но они это делали, чтобы угодить императору. Вот и сейчас, Эмилий пытался угодить Аристону. Его ложь была во благо.

– Ваше августейшество, вы проснулись, – сказал старик Катон, который медленно приоткрыл дверь и вошёл вовнутрь спальни.

Старик подошёл к окну и раскрыл занавески, пустив в комнату солнечные лучи. Император недовольно закрыл лицо одеялом и прорычал что-то себе под нос.

– Ваше августейшество, вставайте, у вас сегодня много дел.

– Почему, Катон, я не могу спать до тех пор, пока не умру во сне? – Спросил император. Катон не стал ему отвечать. Это был риторический вопрос, не требующий ответа.

– С тех пор, как вы сослали Остория и Адриана, вам приходится отвечать за государственные дела самостоятельно. К тому же вы ограничили полномочия Сената и теперь вы выполняете представительные и организационные функции.

– Мне следует об этом поразмыслить, – проговорил Эмилий.

Завтракал император вместе со своим другом – Аристоном. Сейчас Аристон по-прежнему выполнял функции главного советника и помогал императору в государственных делах. Аристон перестал есть и некоторое время молча смотрел на Эмилия.

– Чтобы ты знал, мой милый дружочек-пирожочек, смотреть на людей, когда они едят – признак невежества и необразованности, – с упрёком проговорил Эмилий и отложил полупустую тарелку. – Считаю, что есть – это дело интимное. В следующий раз я буду обедать в одиночестве.

– Друг мой, я вовсе не хотел тебя обидеть, –