— Я бы хотела её увидеть.
— Как насчёт того, чтобы я сначала установил причину смерти? А потом, когда она будет одета и будет готова…
— Я видела много мёртвых тел, мистер Мейсон…
— Круз. Мне двадцать четыре, а не сорок. И да, я полагаю, ты повидала свою долю трупов, но мы говорим о твоей матери.
Я сглотнула, но, тем не менее, распахнула дверь и спустилась по лестнице. В морге пахло розами. Папа, наверное, засунул несколько букетов в одну из холодильных камер, чтобы сохранить их свежими к похоронам. На автопилоте я подошла к задней стене — туда, где папа сказал мне, что поместил маму, — и потянула за рычаг её камеры. Её прямые блестящие чёрные волосы разметались по белоснежным плечам.
— Она всегда заплетала их в косу, — сказала я Крузу.
Мой пристальный взгляд блуждал по остальной части её лица, которое я знала наизусть, по высоким скулам, по двум вершинам верхней губы, по приподнятым наклонам её глаз — всё это остатки нашей индейской родословной.
— Ты очень похожа на неё, — сказал он, повесив своё пальто рядом с маминым халатом гробовщика. Он обвис, такой же безжизненный, как и её тело.
Я действительно была похожа на маму. У меня были такие же чёрные волосы, темные глаза. У меня даже были такие же скошенные губы. Единственной разницей между нами было наше телосложение. Я была на целую голову выше её и стройная, как папа.
Круз обошёл вокруг меня, обхватил пальцами ручку полки и вытащил её… вытащил маму. Её кожа, которая всегда была коричневой, даже зимой, стала алебастровой. Только неестественный голубой оттенок её губ и век нарушал её в остальном бесцветный облик.
— Что значит Катори? — спросил Круз, его голос прорезал густую тишину, как лезвие скальпеля, которое скоро пронзит мамину грудину.
Я сделала шаг назад, чтобы позволить ему полностью выдвинуть ящик.
— На языке хопи это означает «дух».
— Разве ты не готтваского происхождения?
— Да, — я пристально посмотрела в её закрытые глаза, желая, чтобы они снова открылись. — Но папе понравилось это имя.
— А Нова?
— Это значит «гоняться за бабочками». Когда родилась моя мама, три бабочки приземлились на её кроватку. По крайней мере, так мне сказала моя бабушка.
Её веки не дрогнули. На секунду я увидела себя ребёнком, напуганным кошмаром, который на цыпочках входит в комнату родителей, чтобы найти утешение в их постели. Я всегда подходила к маме, потому что она поднимала одеяло и позволяла мне залезть внутрь, в то время как папа нёс меня обратно в спальню, обещая, что ловцы снов поймают мой следующий кошмар.
— Катори?
— Никто меня так не называет. Просто Кэт.
— Как жаль. Это красивое имя, — он провёл рукой по своим волнистым чёрным волосам. — Послушай, я собираюсь начать… осматривать твою мать. Я думаю, было бы разумнее, если бы ты ушла.
— Я студент-медик.
— Если ты хочешь сохранить её в памяти нетронутой, не надо присутствовать.
— Я остаюсь.
— Зачем?
— Потому что, — я уставилась на тонкую белую простыню, прикрывающую её грудь и ноги, — её сердце не просто остановилось. Кто-то остановил его. И я хочу быть тут, когда ты узнаешь, как это произошло.
ГЛАВА 3. КНИГА
— Что заставляет тебя думать, что твою мать убили? — спросил меня Круз, наклонив голову.
— Ей было сорок четыре, и она была совершенно здорова. Не может быть, чтобы у неё был сердечный приступ.
— У людей постоянно случаются сердечные приступы, — сказал Круз.
— У людей с плохими привычками в еде, повышенным стрессом или генетической предрасположенностью. У мамы ничего такого не было. Я не буду мешать твоей работе, но я останусь.
— Поступай, как знаешь, — сказал он.
Он сбросил простыню с бледного тела мамы, но она, казалось, поднялась в замедленной съемке, лаская её ключицу и грудь, скользя по пупку и бёдрам, скользя по икрам и ступням, наконец, растекаясь по кафельному полу, как молоко.
Я моргнула, и тихое действо сменилось ужасом её обнажённого тела, распростёртого на стальной кровати. Я отшатнулась назад, но зацепилась за металлическую стойку для инструментов. Блестящие, острые инструменты застучали в такт моему пульсу.
Мой желудок сжался, и апельсиновый сок, который я выпила ранее, подступил к горлу. Я еле успела добраться до металлической раковины. Я схватилась за края, когда новые спазмы сжали мои внутренности. Я не знала, как долго просидела, склонившись над раковиной, но белые и чёрные точки заплясали у меня перед глазами.
Не говоря ни слова, Круз взял меня под локти. Он отвёл меня обратно на кухню, где усадил и присел рядом со мной.
— Я приду за тобой, когда закончу. Скажу тебе, если я найду что-нибудь в её организме, хорошо?
Я кивнула. Хотя я смотрела на его лицо, я не могла его видеть. Всё, что видела, были эти чёртовы монохроматические точки, как статические помехи на телевизионном экране. Когда его ботинки застучали по лестнице в подвал, я вдохнула и выдохнула, ожидая, когда цвет снова наводнит моё зрение. Когда это произошло, я встала. Ходить оказалось трудно, так как мои ноги всё ещё дрожали, но я не оставила своему телу выбора. Мне нужно было пройти через это. Мама хотела бы, чтобы я оставалась сильной.
Мой взгляд остановился на жёлтой двери. Чёртова дверь!
Охваченная желанием заставить её исчезнуть, я вышла на улицу, не обращая внимания на ветер, который кружил снежинки вокруг надгробий. Я поспешила в сарай в задней части дома, где мои родители обычно хранили кучу ненужных вещей, таких, как мой первый велосипед и запасные шины, которые не подходили ни к одной из наших машин. Я распихала вещи по сторонам, направляя фонарик своего телефона на скопившийся беспорядок. Наконец я нашла то, что искала: банку с краской и валик. Высохшая краска вокруг крышки была белой. Не жёлтой. Идеально.
Схватив и то, и другое, я заперла деревянные двери и вернулась в дом, сжимая в руках болтающееся ведро и валик. Я сбросила куртку и свитер по дороге на кухню. Они приземлились на спинку потрескавшегося коричневого замшевого кресла, но
