грубость ставит на место, когда внутри все пылает от мысли, что в домашнем кресле Хэнк терпеливо ждёт возвращения из магазина, не подозревая, что в этот момент его любимый делает горловой случайному прохожему с сильным мускусным ароматом. Разве может быть стыдно за действия, которые приносят ни с чем несравнимое удовольствие и необходимую остроту в размеренную и слишком спокойную совместную жизнь?

— Ты не ходил на обед, — в голосе Хэнка звучит волнение. Он всегда волнуется о самочувствии близких людей гораздо больше, чем о своём собственном. — Это из-за грядущей течки, снова нет аппетита, да? Подавители в очередной раз не сработали?

— Всё в порядке, мой лейтенант, мне уже лучше.

Прости, Хэнк, подавители не сработали, потому что в этот раз я их просто не пил. Я помню, что твои два дежурства, в которые ты точно не вернешься домой, выпадают на самый тяжёлый период течки, и в этот раз я наконец проведу их не с жалкой резиновой пародией на член. Целых три месяца я ждал этой возможности, несколько недель уговаривал этого говнюка прийти, терпя постоянные унижения, ведь под альфой этот период вынести проще, чем с вибратором или под тобой. И я очень надеюсь, что ты никогда не узнаешь, кто будет брать меня в нашей с тобой постели.

— Сделаю вид, что поверил тебе. У нас новое дело, Коннор, труп пролежал неделю, а ты сейчас слишком чувствителен к запахам. Скажешь, если станет совсем плохо.

Хэнк мягко и почти незаметно касается руки. Он редко позволяет себе даже столь незначительные вольности на работе, предпочитая не выходить за рамки служебных отношений. И сейчас эта поддержка особенным теплом отзывается в сердце.

— Фу, мерзость какая, милуйтесь в другом месте! — Конечно же, детектив Рид это заметил. У него вообще особый талант замечать то, что не предназначено для чужих глаз, будь то тщательно скрытая улика на месте преступления или нежность любимого человека.

— Завались, Гэвин, твоё мнение на этот счёт я спрошу в последнюю очередь. Если тебе не дают даже продажные шлюхи, это не повод сучиться на окружающих.

Смех детектива на заявление Хэнка звучит неподобающе громко, привлекая лишнее внимание к перепалке. Даже капитан Фаулер в своём аквариуме на мгновение отрывается от бумаг, чтобы неодобрительно качнуть головой.

— Поверь, Андерсон, ты бы знатно охуел, если бы узнал, кого я поёбываю, когда становится скучно.

— Оставь подробности при себе, предпочту не засорять себе мозги твоими приключениями с собственной рукой. Дерьмового тебе дня, козёл.

Взгляд Гэвина прожигает насквозь, проходит сквозь кожу, мышцы, кости, вцепляясь острыми когтями сразу в душу. Ему не нужно смотреть вслед уходящему Хэнку, на которого этот взгляд не произведёт никакого впечатления, ведь куда приятнее доставлять дискомфорт тем, кто отреагирует. И в ответ остаётся только умоляюще смотреть, чтобы он не продолжал, чтобы молчал, как делает уже на протяжении долгого времени.

Тошно, слишком тошно. Это вредное, самодовольное существо не стоит и грамма внимания в свой адрес, но игнорировать его присутствие попросту невозможно, особенно когда он начинает злиться, иной раз неконтролируемо выпуская на свободу свой аромат. Хочется забыть про его существование, хочется избавиться от разрушающей ненависти и этого ненормального влечения. И чем больше хочется раздвинуть перед ним ноги, тем сильнее желание, чтобы Гэвин Рид исчез навсегда. Уж лучше бы он сам нашёл себе пару: бету, омегу или даже альфу — это не важно. Тогда бы он сам прекратил эти нездоровые встречи, этот неправильный, но чертовски приятный секс, потому что самостоятельно отказаться от этого удовольствия невозможно.

— Коннор, ты чего завис? Забей на этого придурка, пошли уже, патрульные ждут.

— Прости, Хэнк, иду. — Нужно двигаться, пока эта заминка не показалась слишком странной. — Сдохни, — одними губами, но этот оскал означает, что он всё прекрасно понял. Понял и ещё припомнит, только сейчас это абсолютно не важно, а в будущем будет не до этого.

Остаётся спешить за Хэнком и надеяться, что дело в этот раз будет не слишком сложным. До недели плановых отгулов осталось всего два дня, хотя организм уже сейчас усиленно подаёт сигналы о скором начале течки. И совсем не хочется оставлять незавершённое дело на любимого, как было в прошлый раз, когда подозреваемый решил сыграть в прятки. И пусть он крепится, делает вид, что ничего страшного в ночёвках на работе нет, внутри неприятно скребёт совесть, ведь напарнику приходится отдуваться сразу за двоих.

Новенький детектив — омега. Когда он впервые услышал об этом, то закатил скандал капитану, не побоявшись высказать всё, что думает насчёт такого напарника. И такая реакция была предсказуема, никто не хочет работать с омегами, ведь подобное сотрудничество вызывает слишком много проблем. Омеги слабые, менее выносливые, чувствительные к феромонам, а вынужденные выходные из-за течек раздражают абсолютно всех. И даже таблетки не всегда помогают, ведь организм привыкает к эффекту, и тогда после нескольких месяцев сдерживания естественного процесса, тело ломает в разы сильнее, вынуждая кричать, стонать и лезть на стену от дикого желания.

Омеги созданы только для семьи и мелких работ, ничего серьёзного, ничего сложного или выматывающего. Именно так было до прошлого года, до той переломной забастовки зимой, когда сотни тысяч людей, уставших от постоянной дискриминации, вышли на улицы страны, чтобы добиться признания. Только ненависть и предвзятость никуда не исчезли, даже новые законы всё ещё не в состоянии в полной мере защитить от устоявшихся стереотипов.

Но чужое негативное отношение быстро забывается, стоит только ощутить теплые руки на шее и лопатках. Всё начиналось с привыкания, но с Хэнком притереться удалось достаточно быстро. Не так сильно он не любил омег, как хотел это показать. Уже спустя несколько раскрытых дел отношения стали менее натянутыми, почти приятельскими, постепенно перерастая во что-то более тёплое, интимное. А сейчас невозможно представить жизнь без любви к Хэнку и его взаимности.

— Коннор?

Место преступления совсем рядом, доехали даже слишком быстро.

— Ты улыбался. Вспомнил о чём-то хорошем?

Лейтенант так по-доброму оглаживает взглядом, а рука приятно касается щеки.

— Можно и так сказать. — Невозможно шире не улыбнуться в ответ. — Пойдём. Мертвее труп, конечно, не станет, но наш