– Доброе утро, профессор.

Реальность вызывала меня, разрушая мелодией будильника комфортное, сонное забытьё. Заколол бок, привычно заныло колено, что-то стянуло в груди. Стандартное «доброе утро» от стандартного нового дня.

Умывшись, я вдавил мизинец в панель анализатора домашнего медбокса. По экрану побежал разноцветный текст. Сквозь успокаивающе-зелёный то и дело прорывались тревожно-оранжевые строчки диагнозов. Я давно перестал их читать.

– Синтез завершён. Эффективная длительность воздействия нанокомплекса шестнадцать часов сорок девять минут, – выдал заключение оптимистично-бархатный голос.

Шестнадцать. Раньше хватало на три дня. Вытащив из холодильника ампулу с дистиллятом, я воткнул её в синтезатор. Он заурчал, и тонкая игла пробила фольгу, источая яркую радужную взвесь, закружившуюся причудливыми разводами. Я ввёл инъектором препарат и блаженно потянулся. Перестало ныть колено, отпустило бок, и заряд вернувшейся на пару часов молодости сделал радостным солнечное утро, завтрак и даже предстоящую лекцию.

Зазвонил коммуникатор. Не глядя приняв вызов на громкую связь, я сморщился от опостылевшего голоса:

– Здравствуйте, с вами говорит автоинформатор лечебного центра шестьсот двадцать восьмого участка. На основании текущего анализа в ближайшие три месяца рекомендуемые операции…

Сто сорок четыре года – не шутки, но зачем портить хорошее утро? Выключив звук, я налил кофе, вышел на балкон и, облокотившись на перила, стал разглядывать вереницы мобилей, плывущих сквозь стеклянные рёбра города, упирающегося в горизонт.

Пора собираться на лекцию.

Одевшись и вызвав такси, я спустился в холл. Открытые двери привычно бодро пророкотали:

– Удачного дня, профессор!

Мобиль стоял у крыльца. Набрав адрес Института Гравитации, я уставился в окно. Улицы проносились мимо будничными скопищами обывателей и приторной рекламой новой серии психоимплантов: «Вихрь наслаждений в раю любви. Открой голову страсти вселенной!» Каково?

Снова ожил телефон. Ровный голос дочери буднично прошелестел:

– Завтра улетаем. Контракт на пять лет, дальше – посмотрим. Да, со связью будут проблемы: задержка около месяца. Нормы по байтам считают, сам понимаешь – стоимость энергии передачи. От мужа привет, внук целует. Клянётся наловить тебе кучу метеоритов. Он позвонит вечером.

Я что-то сказал, резко и невпопад. Дочь лениво оправдывалась:

– Ой, пап, не начинай. Да, я понимаю, что ты привык к ответственности за нас. Ну, вот и расслабишься наконец.

Выйдя из мобиля за квартал до института, я зашагал к выставочному комплексу. «Прогулки повышают оптимизм!» – говорит мой врач.

Когда я подошёл ко входу, пестрые кучки людей уже толпились в ожидании лекции. Система контроля опознала меня, щелкнули замки, и двери разошлись.

– Здравствуйте, профессор! – летело со всех сторон, пока я пропускал требующее знаний человечество внутрь зала размером с небольшой стадион. Где-то в вышине зажглось освещение, пыльное и бессмысленное в лучах солнца, пронизывающего стеклянный куб павильона и блуждающего желтыми полосами по лабиринтам стендов, экспозиций и мониторов.

Лекция! Какой дурачина назвал это лекцией? Скорее – пикник или детский утренник. Обычная экскурсия для школьников и зевак. Ежемесячное сборище бездельников со мной в роли воспитателя-экскурсовода и вождя бездельников во главе.

Пройдя к окруженной толпой кафедре, я под редкие фотовспышки поприветствовал зал:

– Сегодня мы поговорим о возникновении Вселенной. Основной космологической моделью в настоящее время является теория Большого Взрыва, в результате которого четырнадцать миллиардов лет назад…

Я пробежался по главным историческим вехам, от полемики Фридмана и Эйнштейна до аргументов Хокинга и опровержений Ли Смолина. Услышав знакомые имена, толпа понимающе закивала. И после пятиминутного марш-броска по физическим аспектам, вроде фазовых переходов и нуклеосинтеза с внутренним призывом: «Аудитория! Не спать!», я лихо перешел от космической инфляции и процессов эпохи Планка в надежно-популярную гавань сингулярности и горизонта событий:

– Размеры Вселенной за момент до Большого Взрыва равнялись нулю. Представьте: вся материя Вселенной в одной точке! Это состояние получило название космологической сингулярности. В начальной фазе взрыва температура достигала десяти в двадцать восьмой степени. Впрочем, понятие «тогда» в данном случае некорректно. Сейчас большинство теоретиков связывает вопросы возникновения времени и пространства…

И тут я увидел Лохматого. Впервые я заметил его полгода назад, и с тех пор он приходил постоянно. Само по себе это не казалось странным, хоть и читал я почти одно и то же. Удивляло его поведение: двигаясь по павильону вихляющей походкой, он то и дело замирал в самых неожиданных местах, как какой-нибудь пылесос с проблемами энергопитания, и только рыбьи глаза его продолжали хлопать, уставившись в произвольную точку пространства. Сегодня он завис около системы пожаротушения, разглядывая стоящий рядом фикус.

Вслед за своим упрощённо-примитивным повествованием я вел аудиторию по обычному маршруту, вдоль макетов первых синхротронов и ускорителей, экранов с поблекшими фотографиями отцов-основателей к главной достопримечательности лекции, к единственному стоящему экспонату павильона. Закончив теоретическую часть на проблематике горизонта событий, я перешел в плоскость научного юмора:

– Впрочем, как известно, любые сведения, возникшие после Большого Взрыва, не дают нам абсолютно никакой информации о том, что существовало до него.

Аудитория, как всегда, глупо хихикнула над грустным этим выводом, а я направился к тускло поблёскивающему возвышению у торцевой стены здания и набрал на мониторе команду активации главной достопримечательности лекции.

По залу прокатилась легкая вибрация генераторов, пахнуло озоном. Вокруг постамента заструились голубоватые линии силового поля. Пространство заколыхалось, исказилось, поблёкло. Раздался свист и хлопок, над излучателями выплеснулась бесконечно тёмная и хищно дрожащая сфера. Зеваки ахнули и попятились, а я, наслаждаясь моментом, продолжил:

– Это и есть наш Объект, наша рукотворная чёрная дыра! Образец сингулярности, аналогичный состоянию вселенной до Большого Взрыва. Кстати, большинство теоретиков уверены в неизбежности возврата