– Это в морфологическую лабораторию на срочное исследование, – передал он стекла медсестре, которая сейчас же вышла из кабинета. – А вы пока подождите в коридоре минут двадцать, – добавил он, обращаясь к двум посетителям.
Ахметзянов разговаривал вежливо, но несколько надменно. Чувствовалось, что он большого мнения о своем месте работы. «На хромой козе не подъедешь», – говорила обычно про таких людей Пелагея Матвеевна.
В длинных полупустынных коридорах онкологического института вдоль стен периодически стояли пластмассовые стулья, соединенные по четыре. Было тихо. Иногда по коридору проходили люди – сотрудники, пациенты, родственники. Они переговаривались почему-то шепотом. Лица у всех были серьезные. Во всей обстановке института витало ощущение ожидания чего-то важного.
Через полчаса та же медсестра вернулась, зашла и вышла из кабинета.
– Сурен Ильхамович зовет вас, – сообщила она Петру Павловичу и ушла.
Петр Павлович и Алексей вошли в кабинет. Ахметзянов отдал пакетик со стеклами.
– Это анапластическая бластома, то есть злокачественная опухоль, – важно сказал Ахметзянов.
Петр Павлович заметил про себя, что за все время пребывания в здании онкологического института он ни разу не слышал слова «рак». В обрывках разговоров встречались слова «бластома», «неоплазма», «карцинома», «опухоль»; но «рак» – никогда, как будто это слово было табу.
– Я слышал, что опухоли щитовидной железы сейчас успешно лечат, – с надеждой сказал Петр Павлович.
Ахметзянов снисходительно улыбнулся.
– Эти опухоли бывают разные. Чаще всего бывает фолликулярная, она лучше всех лечится. Реже бывает папиллярная, она лечится сложнее, но тоже неплохо. А вот анапластическая бывает редко совсем, и она не лечится, – с некоторой долей удовольствия от возможности продемонстрировать свои знания произнес Ахметзянов.
– В каком смысле «не лечится»? – Петр Павлович почувствовал, что не может себе позволить понять смысл услышанного. Алексей хмыкнул.
– Э-э-э, – Ахметзянов растерялся и не знал, что ответить. Потом как будто он что-то вспомнил, – вы сходите, проконсультируйтесь у профессора Гольденблюма. Одну минуту…
Он взял мобильный телефон и позвонил.
– Ефим Моисеевич… Приветствую… Можете говорить? Я к вам сейчас направлю двух человек, отец и сын восемнадцать лет. Анапластическая опухоль щитовидной железы… Ну, да… Вы сами там с ними поговорите… Не за что…
Ахметзянов повернулся к Петру Павловичу.
– Профессор Гольденблюм вас сейчас примет. Идите прямо к нему, в четыреста двадцать второй кабинет. Это туда…, – Ахметзянов махнул рукой, показывая направление движения.
Петр Павлович и Алексей вышли снова в коридор и направились в заданном направлении. Однако кабинет с нужным номером по пути не попадался. Петр Павлович огляделся по сторонам и заметил женщину лет сорока, в белом халате, шедшую позади них в ту же сторону. Он остановился и подождал, пока женщина не поравнялась с ними.
– Не подскажете, как пройти к четыреста двадцать второму кабинету? – спросил Петр Павлович.
– К Гольденблюму? – с чувством сожаления ответила женщина. – Пойдемте.
Они сделали несколько поворотов, поднялись на один этаж и потом опять спустились.
– Кто вас к нему направил? – поинтересовалась их проводница.
Петр Павлович в общих чертах рассказал ей об их деле.
– Сначала приезжает за тысячу километров в Москву и на деньги родственников поступает в институт. Потом на первом курсе ходит на демонстрации и носит плакат «Москва – для москвичей», потому что за это платят деньги. На шестом курсе женится на дочери декана, чтобы остаться в Москве. А теперь направляет к Гольденблюму…, – как бы рассказывая это самой себе, говорила женщина.
Они шли по коридорам онкологического института уже минут пять.
– Это здесь, – женщина показала на дверь кабинета с золотой табличкой.
Она на секунду остановилась, оглянулась по сторонам и доверительно произнесла:
– Вам надо обратиться к доктору Кузнецову Дмитрию Викторовичу.
Не добавив больше ничего, женщина быстро ушла вперед и скрылась за поворотом коридора института.
Петр Павлович не обратил на ее слова никакого внимания. Стукнув в дверь кабинета, он зашел.
– А я вас ждал. Проходите, пожалуйста, садитесь, – голос профессора Гольденблюма был мягким, теплым и обволакивающим.
– Сурен Ильхамович сказал, что вы проконсультируете моего сына. Вы можете нам помочь? – начал Петр Павлович.
– Ну, разумеется, я постараюсь сделать всё возможное. Коллега Ахметзянов познакомил меня с вашей ситуацией, – голос Гольденблюма стал заискивающим. – Стандартов лечения вашего заболевания нет, но я вам предлагаю лечение природными средствами. Вреда не будет, а польза есть, по крайней мере, для общего самочувствия.
Гольденблюм протянул жестяную цилиндрическую банку с яркой красной надписью «Суперздоровье».
– Что это? – поинтересовался Петр Павлович.
– Капсулы. На основе экологически чистых трав и биологически активных медовых веществ, которые производятся лесными пчелами в заповедных районах Евразии. Недорого, восемьдесят тысяч за упаковку, сто капсул. По одной капсуле три раза в день. Курс лечения не менее одного года, – Гольденблюм произнес свою речь на одном дыхании.
– Вы думаете, Ефим Моисеевич, что это поможет? – тихо спросил Петр Павлович, прекрасно знавший способы продажи различных товаров.
К счастью для Гольденблюма поблизости не было тяжелых предметов. Петр Павлович сцепил пальцы обеих рук.
– Конечно. Сейчас такие трудные времена. Люди должны помогать друг другу. Из-за правительства люди голодают. Мы делаем все возможное для людей, – настойчиво говорил Гольденблюм, позади которого на маленьком столике располагалась тарелка с пятью бутербродами с красной икрой и с тремя – с черной.
Петр Павлович больше не мог оставаться здесь. Он быстро встал и вышел из кабинета. Алексей последовал за ним.
Домой они приехали вечером.
Глава 6
Сказав Пелагее Матвеевне, что «всё нормально», и наспех поужинав, Петр Павлович и Алексей ушли каждый в свою спальню.
Вечер перешел в ночь. Ночь была темная. В эту ночь было новолуние. Тонкая полоска Луны периодически закрывалась облаками,