старой компанией. Заранее встретились на остановке, там же успели отшутиться по поводу возраста и веса, который успели набрать за эти годы. Обменялись новостями и подробностями последних дней жизни нашего друга, купили цветов и пошли домой к Вадиму.

Университетские друзья – особая категория, в неё попадают быстро и также быстро вылетают. К ним остается особое отношение. Это соратники по взрослению, те, кто помог пройти яркий и не всегда простой путь. Правда, взрослыми стали не все.

Когда подходили к дому, я насторожился. Внешне всё было так, как и принято здесь: гроб с покойником на табуретках у подъезда, венки и всхлипывания. Не хватало чего-то не столь заметного, но чрезвычайно важного.

Я задержался у гроба дольше остальных. Мы с Вадимом не виделись лет пять. С фотографии, перевязанной черной лентой, на меня смотрел монгольский хан. Тот, кто лежал в гробу, тоже не особо напоминал мне человека, которого я знал под именем Вадим. Изменившийся разрез глаз и раздутые щеки – следы работы слабоалкогольных напитков. Если добавить к этому суицидальные настроения последних лет, то становится понятно, почему сердце отказалось служить.

Наконец я понял, что меня смутило. Под скрещенными на груди руками Вадим был совершенно пуст. Для покинутого тела – это нормально. Меня взволновало другое, я не почувствовал в этом огромном вместилище никаких следов души. Как будто её здесь никогда и не было!

Я неприлично долго стоял у гроба. Опомнившись, отошел в сторонку. Мне нужно было подумать. Кажется, моя «Теория душ» только что получила логическое завершение, я заполнил пробел, который уже несколько лет не давал мне покоя.

***

Постигать язык Вселенной я начал с детства. Книги и наставления отца дали толчок, дальше приходилось работать самому. Я внимательно наблюдал за объектами и событиями, открывал законы и разгадывал послания. Однажды, во время вечерней прогулки, меня внезапно осенило. Что если утверждение о безоговорочном наличии у человека души ошибочно? Что если люди рождаются и без души? Это допущение меня озадачило и даже напугало.

Я обратился к Вселенной и заглянул в себя. Убедившись, что внутри я не пуст, начал присматриваться к окружающим. Я заглядывал в лица мужчин и женщин разных мастей и возрастов. Проще всего было со стариками и младенцами. Наверное, дело в глазах: и те, и другие их не прячут. У большинства, недавно пришедших в этот мир, внутри было пусто. Лишь единицы несли в себе тепло души и смотрели на меня так, будто раньше мы виделись не раз. Со стариками другое дело. Пусть блеск души был всё также редок, я не встретил ни у одного пустоты. У каждого внутри кто-то сидел.

Своё исследование я назвал «Теория о человеческих сосудах и вариантах наполнения», если просто – «Теория о пустых сосудах» или, ещё проще, «Теория душ».

Продолжив изыскания, я пришел к выводу, что душ совсем не много и рождаются с ними единицы. Родившись без души, её можно вырастить. Если человек не вырастил душу сам, то пустое место займет звериный дух, как воробьи занимают скворечники. Однако было что-то ещё, некое загадочное наполнение, которое я встречал всего у двоих взрослых. Обоим было слегка за тридцать, и я никак не мог понять, что у них внутри.

***

Я стоял в тени ореха рядом с друзьями и бывшими одногруппниками Вадима. Они вспоминали каким он был при жизни: большой, могучий, веселый. Любил, играл, пил…

О, Боги! Кажется, я всё понял. Я знаю, кем был пробел в моей «Теории душ». Вот почему я не видел такого у стариков. Внутри с таким до старости просто не дожить! Вадимка, да ты Стихийный дух! Ты неугомонный ветер, ты могучий океан, безудержное веселье и влюбленность по весне.

Вскоре появился священник и минут двадцать имитировал древние ритуалы прощания с покойником. Я отошел подальше, чтобы случайно кого-нибудь не оскорбить своей довольной улыбкой. Хотелось бежать подальше от этой бессмысленной суматохи. Кроме меня никто не порадовался за него, никто не увидел просто завершившийся путь и, тем более, дух получивший свободу.

Я понял, что моя дружба с Вадимом не закончилась, а лишь переходит в другое качество. Правда, чтоб чаще видеться, понадобится кусок дерева, нож и нехитрый ритуал. Но это чуть позже.

Я взял себя в руки и высидел действа, которые необходимо считать важными для каждого усопшего. Хотя понятно, что всё это делается не для упокоения души умершего, а для успокоения страхов живущих. На кладбище священник сымитировал древний погребальный ритуал и удалился. Гроб исчез в земле, а в воздухе запахло вином.

Пока Вадима поминали со стаканом в руках, я впервые почувствовал его присутствие. Он прилетел на терпкий запах и начал метаться между могил, поднимая пыль и женские юбки. Догадавшись в чем дело, я набрал полный стакан красного и выплеснул на крону стоявшей рядом вишни. Потом достал из рюкзака нож и поднял вверх. «Следи за ним, друг, он укажет тебе путь своей работой», – прошептал я ветру и спрятал нож. Ветер поднялся выше, зашелестела листва, и терпкий винный аромат унесся на запад, туда, где через несколько часов сядет Солнце.

Я остался и на поминальную трапезу. Кто знает, когда мне доведется ещё поговорить с друзьями.

На следующий день я отправился в парк и присмотрел подходящую ветку. Как только нож вонзился в кору лиственницы, макушка дерева закачалась. Я улыбнулся. Обрезал сухую ветку, отделил от неё кусок размером с палец и пошел домой.

Я стругал маленького болванчика сидя у открытого окна. Вадимка летал неподалеку. Новое вместилище было почти готово. Конечно, я не надеялся обуздать стихийный дух. Я делал новый сосуд для той его части, которая считала себя Вадимом и оставалась моим другом.

Я покидаю этот город птицей и увожу с собой Вадимку. Он в моем сердце и моем рюкзаке. Он всегда со мной рядом и везде, где пожелает. Я угощаю его медом и пивом, знакомлю с семьей и показываю новые города. Он хранит меня и защищает от злых людей, смеётся над шутками и моей серьезной миной, а когда ныряет в стакан с пивом, щурит глаза и надувает щеки. От него всегда пахнет хмелем и морским ветром.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.