Богоборец

ТРИАДА ПЕРВАЯ. ВЕСТНИК

1.

Савелию Игнатьеву было пять лет, когда он впервые захотел убить бога.

- Бог дал, бог взял, - строго каркнула бабка Клава, глядя то на взъерошенную голову плачущего внука, то на изуродованный трупик котенка Барсика. На всю жизнь Савелий запомнил вонь пузырящихся кишок и плоский фарш, размазанный по асфальту широким следом протектора. Шоферюгу, виновато стоящего рядом – не запомнил. А вот оторванная кошачья головка с оскаленными зубками еще долго являлась к нему под утро.

- Клавдия Ивановна, ну что вы себе позволяете! – мамка чуть сама не разревелась, увидев Савелия рядом с трупиком. – Ну, так же нельзя, он же ребенок, нельзя смотреть, увели бы его что ли, глаза ему закрыли, а?

Она схватила сына за руку и повела прочь. Савелий еле передвигал ногами в белых сандаликах с красными пятнышками. Самое большое пятно расползалось по застежке и уже стекало на ступню.

- А что такого? – взвилась бабка. – Чай, не маленький. Должон понимать. Мир есть скорбь. Пущай привыкает.

И Савелий стал привыкать. Он не понимал, почему бедного Барсика забрал к себе какой-то бог. Ведь бог не покупал ему Барсика. Барсика купили папа и мама. Значит, бог не имел никакого права забирать чужую собственность, но раз забрал, значит, был хулиганом. Вроде Митяя из второго подъезда, который как-то раз опрокинул Савелия в лужу и забрал его трехколесный велосипед. Только бог в отличие от Митяя был невидимым, а значит еще более жутким и непредсказуемым. От него нельзя было убежать или спрятаться за маминой юбкой. Он являлся нежданно и забирал все, что было Савелию дорого. «Это тебя бог наказал за то, что меня не слушаешь», - говорила бабка Клава. Через неделю после гибели Барсика бог окончательно забрал у Савелия трехколесный велосипед - у того лопнула рама («Всё, - сказал отец. – Придется выкидывать»). Осенью бог забрал единственного друга Володьку (тот переехал в другой город в самом начале старшей группы). Потом бог уволил любимую воспитательницу Людмилу Георгиевну, и теперь в детском саду безраздельно правила нянька Монстриха, обожавшая издеваться над детьми, и особенно – над Савелием. Бог стоял за любой неприятностью. Мелкой, вроде ссадины на коленке. Или крупной, вроде лета, проведенного в душной, вонючей больнице. С двумя операциями, ежедневными процедурами и капельницами. С осунувшимися, будто почерневшими родителями. И придурком-соседом по палате, который как-то ночью прошептал Савелию: «Прикинь, врачиха говорила, что ты скоро умрешь».

Но Савелий тогда не умер. Его выписали к осени, и он доходягой бродил по двору, переживая из-за насмешек. «Эй, скелет! Погреми костями!» Он даже бегать не мог, не говоря уж о том, чтобы догнать и подраться.

- Баб Клав! Скажи, за что бог меня ненавидит? – спросил он как-то за завтраком.

Бабка поперхнулась чаем.

- Тьфу ты, пропасть! Да что ж ты ересь какую порешь? Бог тебя любит. Он всех любит. А наказывает за непослушание. Будь хорошим мальчиком, и бог тебя наградит.

Савелий изо всех сил старался быть хорошим мальчиком. Но бог продолжал издеваться.

На следующий день после того, как Савелий пошел в первый класс, бог забрал отца. Утром расторопные дядьки в спецовках привезли в квартиру красный гроб, а уже к обеду было не протолкнуться от понаехавших родственников. Знакомые, полузнакомые и совсем незнакомые люди ерошили ему волосы, спрашивали о первых уроках, качали головами и приговаривали «бедный мальчик». Мать весь день не выходила из своей комнаты, а бабка Клава бродила из кухни в зал черной тенью, шевеля губами и кланяясь иконам. До сих пор Савелий икон не видел. Бабка прятала их в древнем обшарпанном сундуке, где хранились настолько старые вещи, что по всей квартире расползался затхлый воздух всякий раз, когда сундук открывали. Теперь иконы были выставлены на стоящий в углу телевизор, закрытый сверху донизу белой скатертью. Икон было две. Маленькие, с ладонь величиной, почерневшие от времени, с погнутым серебряным окладом. Рассмотреть их было трудно, а подойти ближе Савелий боялся. Между ним и телевизором стоял на табуретках красный открытый гроб с телом отца.

- Баб Клав, что это? – он дернул бабку за рукав. Та отмахнулась как от назойливой мухи. Зато ответила толстая тетка Зоя, сестра матери.

- Иконы это, Савка. Картинки такие нарисованные. Со святыми угодниками. С Господом нашим… Мы ему поклонимся, а он там наверху позаботиться о твоем папеньке.

Савелия ошеломило. До него уже доходили слухи, что его вечный недоброжелатель живет на небе, вместе с птицами и крылатыми насекомыми. Но о том, что существуют портреты небесного хулигана, он слышал впервые.

- Там нарисован бог? Я хочу посмотреть!

Тетка шмыгнула носом, видимо, подумав, что ребенок заинтересовался загробной жизнью.

- Да что ты, Савка. Рано тебе пока о таких вещах думать.

С тех пор забраться в бабкин сундук и подробнее рассмотреть иконы стало для Савелия идеей фикс. Сложность заключалась в том, что бабка запирала сундук на висячий замок размером со школьную тетрадь. А всякий раз, когда доставала иконы для молитвы, выгоняла внука из комнаты. Лишь однажды ему удалось издалека разобрать на иконе согбенную фигуру какого-то старца, но это была лишь черная тень на черной лакированной поверхности с непонятными золотыми вкраплениями, после чего дверь захлопнулась. На любые просьбы «баб, дай разглядеть деревянные картинки», бабка шипела и выгоняла Савелия быстрее обычного. Однако, почуяв интерес к религии, однажды вечером зашла в его комнату, неся толстенную книгу в золоченом переплете.

- Вот. Тут всё. О боге. Об апостолах, о деяниях. Святая книга. Должон каждый почитать.

В школе Савелий только-только закончил проходить букварь, а из книг читал «Колобка», «Красную шапочку» и сборник произведений Агнии Барто. Увесистый фолиант под названием «Библия» произвел на него неизгладимое впечатление. Полгода Савелий осторожно кружил вокруг него, брал в руки, безуспешно искал картинки, открывал первую страницу и пытался читать, разглядывая вроде бы знакомые буквы. Первое слово, первая строка, первый абзац. По слогам, сверяясь с букварем, Савелий погружался в вязкие легенды, написанные убористым текстом на языке, который только отчасти можно было назвать русским. Во дворе их девятиэтажки на таком языке никто не говорил. Но он надеялся, что библия, наконец, ответит на те вопросы, что мучили его с пятилетнего возраста. Отчего бог забирает все, что дорого Савелию и ничего не дает взамен? Кто такой этот бог и кто ему дал право утверждать,