Киндеев Алексей Григорьевич
Небо славян

В тот год зима в Фрисландию пришла рано. С деревьев еще не успела опасть пожелтевшая листва, когда ветра принесли с севера стужу, и небо заволокло серыми тучами. Дети радовались первому снегу, а взрослые спешно пытались завершить начатые ими еще до наступления холодов хозяйственные дела. Последнее из рейнских торговых судов покинуло Дорестадт в тот день, когда реки покрылись тонкой коркой льда, но склады города были заполнены продовольственными товарами только наполовину. Торговцы, приносившие вести из северной Европы и франкийских государств, поговаривали о том, что объединитель норвежских земель, король Вастерфюльда, Хальвдан не прекращает завоевательных походов, грабя селения, присоединяя к своему государству земли потомков Карла Великого. Все чаще из Скандинавии отплывали ладьи к чужим берегам. Одни - к землям центральной и западной Европы. Другие из людей севера, поднимаясь по рекам, проходя волоки, проникали вглубь финских и славянских территорий, туда, где еще не сложились сильные центры власти. И возвращались в порты с победой, груженные золотом, мехами, воском. Наступало время перемен. Уже мало кто верил в то, что в ближайшие годы города Фрисландии не будут разграблены и сожжены до тла норвежскими конунгами. И в год 834-й от Рождества Христова, на пятнадцатый день после наступления зимы они пришли...

- Хватай ее! Хватай стерву! - весело закричал кто-то, - Не упустите же ее, олухи! Клянусь Фенриром, не плохо бегает, рыжая! Тащите к остальным!

Чумазый мальчишка, прятавшийся от людских взоров в дурно пахнущей яме, смахнул со щеки слезу, и, приподняв голову, выглянул из своего укрытия. Он плохо понимал о чем говорил тот человек, но догадывался, что время звона мечей, воинственных и предсмертных криков, уже прошло, и наступила пора грабежей и насилия. Звуки, ныне доносившиеся до него со стороны амбара, возвратили подростка к текущей реальности, вырвав из состояния совершеннейшего безразличия к собственной судьбе. Сквозь дым от пожаров паренек видел нескольких светловолосых мужчин, одетых в испачканные сажей, облегающие шерстяные туники. На одеждах у некоторых из них было столько бантов и украшений, сколько прежде он не видел даже у влиятельных вельмож, в Дорестадте. Вероятно, эти люди уделяли большое внимание своей внешности, если позволяли себе носить столь много блестящих, отнюдь не дешевых побрякушек, даже в боевых походах. Впрочем, куда большее внимание, чем их одежды, привлекали к себе внимание мальчика их бороды, длинные или коротко остриженные, заплетенные в косы или раздвоенные, но всегда ухоженные, являвшиеся предметом гордости для каждого их владельца.

Некоторые из мужчин, сидели на круглых щитах, неподалеку от охваченного пламенем деревянного строения, другие стояли у повозок, груженных какими-то мешками. В бессильной злобе мальчишка сжал кулаки и всмотрелся в лица тех, кто совсем недавно убил его отца и мать. Когда-нибудь он найдет всех этих людей. И лично, каждому, как велит кровная месть, перережет горло, воспевая благодарственную песню Одину.

Мальчика этого звали Рири. Необычное для здешних мест имя. Древнее. Отец говорил ему, что некогда так звали одного из вождей воинственных племен, с незапамятных времен обитающих на островах, к западу от Ютландии, ныне заселенных англосаксами, человека, наводившего ужас на римлян одним своим воинственным криком. Рычащим, подобно Зверю называли пикты того легендарного, бесстрашного война. Зверенышем называл Рири его отец, кузнец и сильнейший из мужей в землях конунга Хемминга Скьёльдунга. Но что обозначает имя для девятилетнего мальчишки, мало что видевшего в этом мире, неграмотного и верившего в торжество силы над разумом? Что обозначает имя для того, кто в один миг потерял все, во что верил, что любил? Ничего, за исключением осознания своей человечности, непринадлежности к звериному безымянному роду. Но само имя у него никто уже не отнимет.

- Хорошо повеселимся ныне, - говорил между тем тот из мужчин, что стоял ближе всего к мальчику, - Богатый урожай. Хвала Имиру, - Он прервал себя на полуслове, поскольку откуда-то со стороны раздался женский крик. Нахмурившись, мужчина обернулся к кому-то из своих людей, находившемуся в той стороне, - Девок не попортьте мне раньше времени! Клянусь волчьим пламенем, они нам еще принесут здоровых щенков!

Он рассмеялся и ударил ботинком в тело лежащего возле него человека.

- Однако, не плохие вояки. Я бы желал видеть этих людей среди моих друзей, нежели врагов. Все мы под взором Одина ходим. Но пока грыземся как псы, промеж собой, дела не будет...

Солнце уже высоко поднялось над кронами деревьев, а люди, что грабили, насиловали и убивали, пользуясь правом победителей, все еще не уходили из села. Подтаскивали какие-то мешки и грузили их на телеги. Что было в тех мешках, Рири не знал, но догадывался, что это было пшено из амбара. Возможно, именно ради этого пшена пришли на землю Скьёльдунгов эти варвары. Как же ошибались взрослые, называя норвежцев войнами! Грабителями и убийцами восхищались они до сегодняшнего дня. Впрочем, если подумать, нравы северян мало чем отличались от нравов живущих по берегам Днестра восточно-славянских племенных союзов. Кровавые междоусобицы были обычным явлением повсеместно. И повсюду считалось, что грабить и убивать - законное право всякого победителя. Такова природа и человека, и зверя. Волк убивает зайца ради пропитания, человек убивает другого человека ради наживы. Так желают боги. Ибо и сами они живут в мире жестоком и беспощадном.

Чувствуя, как его начинает лихорадить, Рири набрал в ладони снега и растер им лицо, потом опустил голову, прижавшись к земле. Почему-то злость ушла, вместо нее появилась обида. Жар от огня, полыхавшего совсем рядом с ним, становился почти невыносимым. Наверное, загорелась перевернутая повозка, что находилась в нескольких шагах от его укрытия. Мальчик с ужасом подумал о том, что совсем скоро огонь коснется и его самого. Однако, лучше уж его душу и тело пожрет пламя Локи, нежели он предоставит возможность этим негодяям себя убить.

- Небо не видело еще такого жалкого существа как это, - неожиданно, совсем рядом, наверное, всего в нескольких шагах от него, произнес кто-то. Что-то странное было в голосе того, кто говорил эти слова, звенящее, словно колокола христианских церквей. Так же, наверное, могли бы звучать слова путника, забредшего в чащу леса, туда, где даже негромкое звучание его шагов, эхом отзывается среди деревьев и, разрывая тишину, разносится на многие сотни шагов вокруг. Впрочем, голос этот вполне мог быть и