которой насмехался, словом, та, которой обыкновенно и живут люди, захватила его. Максим нашел работу поустойчивее, проредил "друзей", отбраковав негодных, в свете новых обстоятельств, личностей, охотно демонстрировал подругу всем родственникам, кому было интересно, то есть всем кого знал, и был вполне счастлив почти два года.

Время великий утешитель. Время великий разрушитель. Разрушилась и любовь. Невозможно быть счастливым слишком долго лишь за чужой счет, а счастье внутреннее требовательно к своему носителю, и не склонно даваться даром. Уже несколько лет Максим понимал, что живут они по-привычке, а Елена, божественная Елена, за которую можно было не дрогнув перебить всех ахейцев с троянцами, и, заодно, с десяток драконов, сокровище сердца, та самая женщина, за которую он иногда рыцарски собирался по нескольку раз на дню отдать жизнь, превратилась в простую Ленку, с которой можно нажраться.

Надо отдать все-таки должное — Максим цеплялся. Интуитивно он осознавал, что проблема в нем самом, а не в доброй, милой и поверившей в него девушке. Максим пытался пробудить дух юности, наивно обращаясь к воспоминанию об ощущении всевозможности, старался, но выходило смешно и выводило из себя. Поводом к их первой крупной ссоре послужило то, что когда он проснулся после некоего праздника, смеющаяся девушка, с иронией рассказала как он вернулся в квартиру на четвереньках, и стал взахлеб говорить ей о чудесном открытии, что передвигаться по лестнице вверх на четырех конечностях удобнее и быстрее, чем на двух.

— Ты тут расписывал как "просто взлетал вверх", с невероятной скоростью, и если запатентовать открытие, и начать производить специальные приспособления для рук, то можно озолотиться.

Максим не смог тогда удержать злость унижения. Больше всего его ранило то, что взгляд ее был взглядом полным теплоты, и он сорвался.

Извинения помогли лишь потому, что она его любила. Однако, в самом Максиме что-то сломалось. Он осознал себя слабее ее, и все чаще в его мыслях, а порою и речи, стало проскакивать что-то о том, что "вместе мы временно, поскольку ты заслуживаешь большего", "когда ты встретишь кого-то получше, то ты скажи, я так люблю тебя, что не стану мешать", и даже совсем безжалостное "когда ты встретишь настоящую любовь…". Люди порою беспощадны к своим слабостям.

И вот ей опять не понравилось пьянство.

— Бабам не угодишь, — пробурчал Макс. Все же сидеть одному было скучно, а знакомиться в "едальнях", казалось отчего-то недостойным. Потому он рассчитался, и вышел на улицу. На воздухе развезло. Дальнейшее виделось все более сумбурно и смутно.

Вот он кормит каких-то кошек сосисками, вот плюет в пруд, вот пинает банки по направлению к урне, вот едет куда-то на такси, вот он вовсе непонятно где, кусты да дорога, вот он идет по этой дороге, вот он вдруг видит посреди поляны туалет, смеется, и пытается его открыть. Дверь не поддается, но каким-то образом он ее открывает. Больше Макс не помнил ничего.

Пробуждение получилось своеобразным. Туман, вялость, ощущение пустоты…и голос, голос, режущий голос. Максим прислушался:

— Вы обвиняетесь в непослушании родителям, обмане преподователей, мошенничестве, распутстве, злословии, включающим нецензурную брань в присутствии детей и неоднократном оскорбление человечества, стран, наций, рас, народов и полов, обжорстве, беспробудном пьянстве, лицедействе, лжи, двуличии, воровстве, наплевательству к любого вида обязанностям, грубости, свинстве, да простят нас эти животные за сравнение с вами, многократном нарушении правил дорожного движения…

— Че??

Максим пытался протрезветь и не мог. Нет, это было как раз нормально, но отвратительный голос, звучащий в голове — не очень.

— Кто ты, сука?

Голос, тем временем, не унимался, продолжая нести какой-то сказочный бред:

— В возрасте пяти лет вы палкой ударили по голове соседскую девочку, в в возрасте двадцати отказались на ней жениться, в возрасте семи лет вы подложили собачье дерьмо в портфель лучшего друга, в тринадцать вы, используя рукоблудство, испортили платье двоюродной сестры перед ее выпускным школьным вечером, в девять вы отняли корм у канарейки, в тридцать вы совершили кражу коньяка из кабинета начальства, в шестнадцать вы, во время экскурсии по музею изобразительных искусств, тайком щипали за попу экскурсовода. Будучи шести лет от роду, вы кидали яблоки с балкона в автомобили соседей, во время обучения в средней школе вы списали более тысячи раз, в девятилетнем возрасте вы украли из кошелька матери двести рублей, а в девятнадцатилетнем — из отцовского уже десять тысяч. Сумма ваших долгов, которые вы "забыли" вернуть, составляет триста семьдесят восемь тысяч рублей, триста долларов и пятьсот пятьдесят евро…

— Да кто же ты, сука??!!! — взвыл Максим. Зрение постепенно прояснялось и он смог увидеть, хоть и не четко, незнакомого старика, в каком-то цветном балахоне и с посохом.

"Допился до волхвов", — мелькнула мысль.

— Нет, я не "белочка", как вы думаете, я куда хуже, — заявил наглый дед, — я тот, кто может перечислить вам все, абсолютно все ваши поступки, совершенные в течении жизни, в произвольном порядке, и, что самое для вас прискорбное — из них несущих негативную оценку вашей личности хватит часов на пять, что для тридцати трех лет вашей прошедшей жизни — многовато.

— Прошедшей? И что, я умер? — ухмыльнулся Максим.

— Нет, вы в коме, — улыбнулся дедушка, — и не "я протрезвею и не буду пить неделю", как вы наивно думаете, а налог на вашу последнюю тупость окажется несколько больше.

— Мою тупость? — голова все-таки прояснялась, и Максим определил это добрым знаком. "Так бывает, — подумал он, — когда ты понимаешь, что спишь и не можешь проснуться. Надо лишь не рваться, а поглубже уснуть, тогда и проснусь нормально".

— Ну-ну, — вредный старикан противно засмеялся, — впрочем, проснетесь вы действительно "нормально". Ну а дальше все зависит от вас. Что до тупости, то я не знаю сколько нужно выпить, чтобы принять трансформаторную будку за туалет.

— Трансфо… — Максим все понял.

— Так меня током ударило….то-то я смотрю — сон странный. И я, вы говорите, в коме? А здесь тогда что? Дух отца Гамлета?

— Здесь ты, да я, да мы с тобой, — захихикал старик, — и поверь, я тоже не слишком рад тебя видеть. Как по мне — только время терять. Горбатого могила исправит, но ты и здесь все сделал наполовину.

Внезапно он посуровел:

— Хватит лясы точить, дружочек. Око за око, зуб за зуб, год за год. Не знаю уж, чем вы так не приглянулись Госпоже, что она видеть вас пока не хочет, но сути дела это не меняет. Видал я многое и