я между тем расскажу, в чем дело.

Рассказ полковника друзья выслушали с большим вниманием, почти не перебивая. Лишь иногда уточняли детали. Когда он закончил, долго молчали.

— Неспроста тебе чайханщик о больнице намекнул, — наконец сказал Томич. — По всей видимости с нее нужно и начинать. Слушок здесь у нас прошел, что кое-кого там посадили. Подробностями я не интересовался, а вот тебе этим заняться следует.

— А с Гильяном у тебя все равно ничего бы не вышло, — добавил Сабиров. — Знаю я тамошнюю публику. Теперь тебе туда и соваться нечего.

— Мой совет, — задумчиво продолжал Томич, — таков: поезжай, как и наметил, в райцентр, где жил и работал убийца. Да поезжай не один. Как мне помнится, у нашего чересчур упитанного друга там где-то родственники живут. Не так ли, Кудрат? — обратился он к Сабирову.

— Точно, — кивнул тот головой. — Брат жены там неподалеку.

— Вот и навести вместе с Сашей шурина. Это ни у кого не вызовет подозрения. А по ходу твоей работы, Александр, думаю, наметятся пути розыска преступника. И, повторяю, начинай с больницы.

Многое проясняется

Крупный районный центр Чаули располагался в живописных предгорьях. Воздух здесь был чист и прозрачен, жара заметно спала. Снежные вершины казались такими близкими, что появлялось ощущение, будто склоны гор начинаются в самом городе. Брат жены Сабирова — Камал Закиров — семидесятилетний мужчина с бородкой клинышком, улыбчатым лицом и румяными щечками выглядел гораздо моложе своих лет. Встретив приезжих, он прямо-таки щеголял перед ними восточным гостеприимством. Тут же зарезал барана, запахло перекаленным в казане маслом. Жена хозяина — полная, дородная женщина, — настрогав колечками лук и нарезав соломкой морковь, промывала рис. Сам хозяин, засучив рукава, готовился «колдовать» над пловом. А пока перед дорогими гостями поставили полные чайники, пиалушки, сладости, лепешки, кишмиш.

Дом Закирова находился не в самом Чаули, а на центральной усадьбе овцеводческого совхоза «Маяк», откуда в город регулярно ходили автобусы. Это обстоятельство особенно обрадовало Петросова — можно было на время оставить свою машину, дать отдохнуть шоферу, так как дорога была нелегкой и долгой.

Тем временем хозяин, пережарив лук и заложив в казан мясо, не переставал делиться с гостями здешними новостями. Весть о гильянской трагедии дошла сюда очень быстро. После чего безошибочно сработал «узун кулак» — в буквальном переводе «длинное ухо», а в переносном смысле — базарная молва. Какими только невероятными подробностями не успела обрасти эта весть. Но кое-что в рассказах Закирова Александра Николаевича заинтересовало. Оказывается, Камал-ака хорошо знал преступника, так как являлся каким-то дальним родственником, и среди близких убийцы пользовался большим уважением и авторитетом.

— Тулкун не успокоится, пока жену не добьет и еще кое-кому не отомстит, — уверенно заговорил Закиров, помешивая шумовкой в кипящем котле. — Это он и матери недавно сказал...

— Как так? А нам говорили, что Каримов скрывается, — удивился словам шурина Сабиров.

— Правильно говорили, только он хитрый, — неопределенно ответил тот.

Петросов все время ждал, что хозяин хоть словом обмолвится о больнице, но тщетно. Уже переставший бурлить казан был плотно закрыт деревянной крышкой и жена Камала-ака выгребала из-под него часть углей. Сам хозяин вынес из дома бутылку коньяка и предложил гостям по случаю приезда выпить.

После трапезы Камал-ака еще более разрумянился, стал разговорчивее. Александр Николаевич решил сам завести разговор на интересующую его тему.

— Зуб мне не дает покоя, — пожаловался он. — Хочу завтра в город съездить в больницу.

Закиров тотчас умолк, насторожился, даже перестал жевать.

— Сейчас ты туда лучше не ходи, — посоветовал он.

— Почему? — удивился Петросов.

— Плохие люди там были. Из-за них-то и случилась беда в Гильяне.

— Да объясни ты толком, — вмешался в разговор Сабиров.

— Не хочу вспоминать об этом, — почему-то обозлился шурин. — Хочешь узнать — сам в прокуратуру иди, там все расскажут.

«И как я раньше об этом не подумал, — упрекнул себя полковник. — Если Томич советовал начинать с больницы, это не значит, что именно туда нужно идти. Мечислав Карлович говорил, что там кого-то арестовали. Значит, в прокуратуре знают об этом во всех подробностях, да и в милиции тоже».

Чтобы не тревожить хозяина, Петросов о больнице больше не заикался. Разговор теперь потек совершенно в ином русле. Говорили о делах житейских, о видах на урожай, о предстоящей окотной кампании, вспоминали о прошлом, попивая душистый кок-чай. Уже сгустились сумерки, в горах они наступают быстро. Хозяйка вынесла во двор переносную лампу. При ее свете и закончили трапезу.

На следующее утро к началу рабочего дня Александр Николаевич уже был в прокуратуре Чаули. Представившись прокурору и предъявив удостоверение, он вкратце объяснил цель своего приезда.

— Ну как же, — оживился его собеседник. — Прекрасно знаю это дело, оно изрядно нашумело. Одну минутку. — Прокурор снял телефонную трубку, набрал трехзначный номер.

— Осип Маркович, — сказал он кому-то. — Зайди ко мне, пожалуйста.

Через минуту в кабинет вошел черноволосый, подтянутый человек.

— Слушаю вас, Петр Николаевич...

— Прошу познакомиться, — обратился прокурор к Петросову, — следователь Осип Маркович Гримберг, который вел следствие по интересующему вас делу. А это товарищ из областного управления, — пояснил он вошедшему. — Будь добр, познакомь его с документами по больнице.

— Слушаюсь, Петр Николаевич, — все также кратко отчеканил Гримберг.

Поблагодарив прокурора, Александр Николаевич прошел в кабинет следователя. И тот сообщил ему то, о чем поленился поинтересоваться гильянский следователь.

В чаулийской больнице длительное время группа врачей за крупные взятки оформляла пенсии по болезни или выписывала больничные листы совершенно здоровым людям, спекулировала дефицитными лекарствами. Шофер Тулкун Каримов, случайно узнав об этом от родственника, возмутился. О врачах-взяточниках он написал в районную газету, но его письмо почему-то оказалось в руках тех, о ком он сообщал. Тулкуну стали угрожать, увещевали его, что правды он все равно не добьется, а сам угодит за решетку. Но Каримов оставался непреклонен, обратился в милицию и прокуратуру. Данные, изложенные в его заявлениях, при проверке полностью подтвердились.

Несколько месяцев пришлось Осипу Марковичу распутывать сложный клубок преступлений. Многие свидетели с неохотой давали показания, так как сами