собралось по меньшей мере сотня людей. Соседи, поначалу опасавшиеся, что пламя перекинется и на их дома, уже как несколько часов наблюдали, как горит ровненько одна изба, плотным высоким столбом огня. Деревня Уют, как и её ближайшие соседки Верхушки и Тёплая, никогда не сталкивались с такой трагедией. Соседи как могли разделяли боль Белины и её мужа, и плакали вместе с ними. Роза, державшая на руках маленького Лёню, как могла поддерживала свою подругу. Дед, по прозвищу Похруст, самый старый житель всех деревень, жил совсем близко с горящей избой, рассказывал вновь прибывающим к пожару людям о том, как случилось трагедия.

— Стало быть сижу я на пеньку и вижу шар по небу летит! — говорил дед. — Ну, так я виду не подал, усом не пошевелил, эк видать, я шаров на небе горящих не видал что ли? Сижу и дальше колышки стругаю, помидоры подвязать надобно уже. Потому как первый урожай я не подвязал, и попортились кустики мои…

— Да нужны больно помидоры твои, дед! Расскажи, как хата Белиньи полыхнула! — перебил деда Похруста мужик, прибывший за сыром из Тёплой.

— Так я и говорю! Стало быть, уже два десятка коленьев настругал, гля в небо, а шар-то в нашу сторону летить, прямёхонько так в деревеньку нашу. Думаю, для порядка надо бы соседний предупредить, а то как-то непорядок это, когда вот так, а то может и случиться чего. Вон я молод был, шёл однажды через лес до соседней деревни нашей Верхушки…

— Да ты про пожар расскажи, про пожар, Похруст! — снова перебили старика из толпы.

— Так я ж и говорю… Значит дошёл я уже, стало быть, до избы соседней, Белиньи значит дома. Да как на небо гля, что, значит там с шаром-то, а он, дык, на меня стервец, прям-таки ровнёхонько на меня летить. Я и виду-то подать не успел, ухами даже не пошевелил, он ж вот-вот и рухнет на меня! — дед Похруст, пошевелил уголками рта, крякнул не громко и замолчал.

Толпу перед дедом, околдованную его неспешным повествованием, изумлённо держала пауза, пока Гулька, молодая жительница Теплой, не встряхнула старика и толпу своим звонким голоском:

— Потом-то что, дед Похруст!

Дед Похруст поднял голову, протёр проступившие слёзы с уголков глаз:

— Испужался я, дочка, — стыдливо произнёс старик, — потому как шар энтот, стервец, не шар был какой, а птица, горящая! Врезалась в крышу и обрушилась вместе с ней в хату. А я испужался и убёг в сторону, как дурья башка моя старая вспомнила, что малёк там маленький, родившейся недавно совсем, так устыдился я трусости и обратно в хату горящую побёг!

Дед поднял руки и посмотрел в толпу, усы обгоревшие, бровей не было вовсе, руки покрыты лопнувшими от ожогов волдырями.

— Да опоздал, всё уже пылало. Сгорел мальчонка, сгорел!

Дед Похруст, сидевший на пеньке, рыдал опустив голову на грудь. Толпа, собравшая возле пылающего дома, рыдала вместе с ним.

Ночная тьма, потихоньку отступавшая от края мира, рождала утро. Отступающий сумрак, скупой на солнечные лучи, но дающий возможность видеть вполне ясно и чётко, забрал с собой и ночной пожар. Жители дружных деревень так и остались ночевать у сгоревшего дома. Этих людей не страшила стихия, их объединила боль матери и отца, утративших своего ребенка.

Дед Похруст, не сомкнувший в эту ночь, опухших от слёз глаз, смотрел на догорающие язычки пламени над ровным слоем пепла, где ещё вчера стояла большая, просторная изба его молодых соседей. Пламя погасло. Дед, теплящий надежду на чудо, которое ждал всю ночь, но так и не дождался, вздохнул. Поднялся со своего пенька, опершись колышек, повёл уголками губ и замер, ему почудилось, будто что-то в том пепелище шевелилось.

Белина, обессиленная горем, сидела на лавке рядом супругом, уткнувшись ему в плечо. Она дремала, а сквозь её сомкнутые веки по-прежнему текли маленькие ручейки слез. Муж Белины — Ивар обнимал жену. Он прибыл к пожару только к самой ночи. Ивар и ещё два мужичка проверяли прошлым днём сети на озере, недалеко от Тёплой. Тогда к ним на берег выбежал местный мальчишка и сообщил, что в Уюте пожар. Все трое побросав сети ринулись на бедствие. Ивар тогда и подумать не мог, что говорит его дом, а вместе с ним и его новорожденный сын, имя которому он со своей любимой женой ещё не придумал. Сейчас же он сидел и глядел в пустоту, взгляд его был отрешён. Он мысленно представлял: как играл с ребенком, как принёс на седьмой день его жизни погремушки из Карамельной.

Ивара и его жену, как и остальных собравшихся этой ночью у пожара людей, пробудил крик деда Похруста.

— Разойдись, соседни! — ворча и бранясь старик расталкивал сидевших в полудреме людей. Он пробирался к пепелищу.

Дед Похруст пробрался к пепелищу. Пришедшие в себя Ивар и Белина смотрели за стариком, а через мгновения бежали к месту, где раньше был их дом.

В пепелище что-то гугукало и копошилось. Ивар, Белина и Похруст, а за ними и остальные, склонились над кучей пепла. Девушка запустила руки в золу, через секунду вытащила чумазого, но озорно улыбающегося младенца. Крики радости, прыжки и веселье через несколько секунд всеобщего оцепенения охватили людей, что остались на эту ночь около горевшего дома.

— Сыночек мой миленький, родненький мой! — снова рыдая, но уже от счастья, шептала мать ребёнку. Прижимала его к себе и целовала чумазую мордочку.

— Не иначе, как чудо чудесное, — восторженно произнёс дед Похруст. — Огненная птица жизнь дала ребёночку. Феникс — энта птица зовётся!

— Да какая птица, Похруст!? Нет такой птицы, что в пожаре бы таком выжила! Это метеорит, горящий камень, в избу попал и подпалил! — подхватил слова старика паренек, лет семнадцати отроду. И тут же отхватил по лбу, от стоящей рядом бабульки, тростью.

— Ты где ж, глупый, ерундовины такой нахватался? — проворчала бабулька. — Что б камни по небу летали! Дурачок, не иначе!

— И верно! Птица, жар-птица была! Как из сказок! Феникс! — кричали из толпы.

— Феникс, Фенечка мой родненький. — прижимая к себе и целая чумазого младенца, повторяла счастливая мать.

Глава 2

Первая неделя третьего месяца урожая подходила к концу. Солнце, мутным пятном, пряталось на небе за тонкой пеленой белой дымки. Мальчишка десяти лет, то на одной, то на другой ноге прыгал по ступенькам крыльца во двор. Каблуки его старых башмачков отбивали незатейливый ритм о доски. Думал мальчуган о предстоящем дне: сегодня свой одиннадцатый день рождения отмечал его друг.

Утром ранее мама мальчика сказала ему, что одиннадцать лет бывает только один раз в жизни, и что он обязан поздравить друга, как полагается, и обязательно пожелать чего-нибудь хорошего. А не так как в прошлом году и стыдя припомнила ему прошлогодние шалости. Потом