общему дому — станции, которую каждому хотелось улучшать, расширять и дорабатывать, словно космический муравейник. Пейзаж за порогом стал им привычен много позже, незаметно и неизбежно. Лишь десятилетие спустя переселенцы начали ловить у себя мысли вроде: «Ну вот, опять всю дорогу занесло, ну да я вон те горки и без навигатора помню».

Биологов было не оторвать от изучения влияния местных условий на живые организмы, а робототехников — от испытаний вновь спроектированных устройств «в полевых условиях». Марсиане жадно осваивали свою новую планету, вгрызались в её кору, исследовали почву и атмосферу, излучение, влияние всего вышеперечисленного на себя…

А в тот день — который потом ещё долго не переставал сниться Мириам — произошло событие, перевернувшее жизнь всей станции.

Утро началось как обычно: с рутинных проверок приборов, анализа информации от ИИ — так космонавты ласково привыкли называть Систему обеспечения безопасности станции с искусственным интеллектом, текущих задач по строительству нового корпуса — пока не началась очередная песчаная буря. И в середине дня, когда обычный человек уже давно бы бился в истерике от невозможности изменить этот неуклонный распорядок, а прошедшие подготовку переселенцы лишь иногда вздыхали, да продолжали улучшать свои условия — у всех одновременно сработали браслеты с информацией от капитана: что-то важное. Общий сбор через 60.

И там, на этом собрании, очень сдержанно и почти буднично — никто не знал, чего ей стоил этот выверенный тон — капитан Лена сообщила:

— На Земле произошёл ядерный взрыв. ИИ предполагает, что по политическим причинам, но точно неизвестно. Планеты, откуда мы родом, больше нет. Я готова ответить на ваши вопросы, но знаю ненамного больше вас.

Она задержала их чуть дольше, чем обычно, и произнесла маленькую речь о продолжении жизни и работы. Призвала поддерживать друг друга и помнить, что их миссия в любом случае предполагала прощание с Землёй, и ответственность за человечество — здесь. Никто даже не плакал — они просто обнялись и разошлись по делам. Потом, за работой, некоторые утирали навернувшиеся слёзы, но им до конца не верилось. Они привыкли думать о Земле, как о чём-то далёком и уже немного нереальном, и её несуществование представлялось им так же смутно, как и существование где-то в глубинах космоса.

Жителям станции гибель планеты ничем не грозила — они успели обжиться, миссия была изначально направлена на выживание в любых условиях. Разве что они не получат очередную «посылку» в ближайшие 50 лет. Разве что не с кем будет выходить на связь. Конечно, кое-что поменялось. У них не было больше начальников с Земли, но никому бы в голову не пришло бунтовать — они были настоящими учеными и привыкли делать свою работу с удовольствием и хорошо. Кроме того, добавилась ответственность — теперь они были единственными людьми во Вселенной, которым было дело до маленькой, затерянной в космосе человеческой станции.

Странное это чувство — что выживание человечества зависит только от тебя. Не очень-то и приятное, думала Мириам.

После взрыва, когда они в свободное время заседали в корпусе отдыха небольшой компанией (эта традиция сложилась у них почти со времени прилёта), поднялся вопрос: «Что будут думать о Земле дети, которые родятся здесь?».

— Наверное, постепенно это всё будет обрастать легендами и небылицами, — предположил Андреас, развалившись на стуле. — Будем им рассказывать, а они будут воспринимать, как легенду.

Мириам стояла и разглядывала полки с жесткими дисками. Ещё недавно они ей нравились. Сейчас внутри неё росло глухое раздражение — она пока сама не понимала, чем.

— Они забудут. — возмутилась она. — Тогда зачем всё это? Как они поймут истории, в которых нет ничего, что они знают? Всё это теперь не существует — считай, что не было. Какой им прок от знаний, которые нельзя применить?

— Ну, научные-то им точно пригодятся. — усмехнулся Джеки. — А остальные пусть хранятся. Потом перепишем на более совершенные носители.

— И наши неразумные потомки устроят из дисков культ, а библиотеку объявят местом силы, — ввернул Андреас. — Вот так и начинаются религии, друзья мои! Я согласен с Мириам, что надо хорошенько подумать. Какую-то информацию нужно давать на занятиях историей. А остальное они узнают сами. Да и нереально пока ещё даже с нашими технологиями столько впихнуть в один мозг. Нереально, а может, и не нужно.

На том и порешили, но споры о деталях растянулись ещё несколько часов — потом они легли, чтобы соблюдать распорядок. Решения на станции принимались голосованием, и нужно было выложить эти мысли в общий чат. Мозг Мириам, наслушавшись подобных разговоров, выдал гениальный по своей абсурдности сон, в котором молодые марсиане, на манер аборигенов увешанные бусами, исполняли какой-то ритуальный танец вокруг реактора.

«Это мы — инопланетяне» — подумала Мириам, проснувшись и по какому-то порыву подойдя к окну. Там показывали то же, что и всегда. — «Приехали, захватили чужую планету, понаставили реакторов. Как знать, может быть, мы тут постепенно сойдём с ума. Или наши потомки деградируют из-за какого-нибудь катаклизма и уйдут в пещеры. И у них будут те же самые вопросы, что и на Земле: “Откуда мы пришли? Зачем мы здесь?”. Может, там всё так и произошло…»

Прошло много лет после прилёта, и бугристый пейзаж за круглым окном уже не казался чем-то чужеродным. Человек ко всему привыкает…Если он не совсем один. Да и один, наверное, тоже. Просто они постоянно были с командой. Иногда это раздражало — постоянно одни и те же лица, хоть бы маски на них нацепить! Иногда — было обыденным. А иногда — в редкий безветренный день, когда пылевая буря утихала и они выходили наружу из своих “раковин” — радовало, что можно всмотреться в небо, в груду сверкающих звёзд — и поспешить на станцию, чтобы поделиться с коллегой: «Там так красиво!». Но после взрыва что-то добавилось к обычным чувствам — какое-то внеземное одиночество, ведь они были совсем одни в бескрайнем океане, как обломки кораблекрушения, выброшенные на обочину Вселенной.

«Что мы расскажем?» — думала Мириам. Эти вопросы занимали её и звучали рефреном на фоне повседневных занятий. Она думала об этом, забирая с помощью роботизированного ковшика образец почв из ещё не исследованного карьера. Продолжала думать, уезжая обратно вместе с Андреасом на станцию: «Что нам ещё важно сделать? Всё, что у нас было — осколки утраченной цивилизации. А здесь? Что мы можем ещё сделать здесь?»

Внезапно мотор везущего их вездехода заглох, прервав её мысли. Они переглянулись с Андреасом. Идти обратно пешком было