Однажды весенним вечером, прогуливаясь вдоль берега реки, профессор повстречал местного священника. Отец Павел удил рыбу. Святые отцы любят ловить рыбу. По-видимому, это – традиция.
Профессор спросил, не помешает ли он, если сядет рядом. Отец Павел не возражал. Хоть он и неодобрительно относился к "этим безбожникам", но учёных людей уважал.
Поговорили о погоде, о красоте вечерней природы, потом помолчали о своём. Солнце заходило за окрестные холмы. Природа притихла, даже ветер заснул.
Профессор глубоко вдохнул, наслаждаясь прохладным воздухом, и, глядя на солнечный диск, задумчиво сказал:
– В такие минуты чувствуешь себя в гармонии с миром. Будто растворяешься в нём… Смолкает суета, отступают дневные заботы и, вслушиваясь в тишину, душа прикасается к вечности.
Отец Павел с любопытством посмотрел на него.
– Вы говорите, как человек религиозный. Но я знаю, что вы не веруете в Бога.
– Это не совсем так, святой отец. – слегка улыбнулся профессор. – Я не верю в библейского Бога. Но не отрицаю идею Бога, как таковую. Я нахожу её любопытной и даже вероятной. И разве то, что мы учёные называем природой, не есть всего лишь – другое слово?
– Вы рассуждаете о Боге, как о какой-то гипотезе. Сразу видно учёного человека. – шутливо заметил священник.
– Да, наверное, – рассеянно сказал профессор. – Это не есть вера. Наука отучает человека верить. – он посмотрел на священника. – Но иногда я вам, людям искренне верующим, очень завидую. Вера придаёт смысл жизни. Человек с Богом в душе – это человек со спокойной душой. Беда в том, что уверовать нельзя умом, желанием. Это или есть, или нет.
– Поймите меня правильно. Я вовсе не хочу уверовать. Я искренне считаю любую веру пусть возвышенным, пусть спасительным, но обманом. Нет, я не хочу уверовать. Но я завидую тому душевному покою, той душевной силе, которые даёт человеку вера.
Священник выслушал его серьёзно.
– Знаете, что? Приходите-ка вы в церковь. Поверьте, это никогда не поздно. Я знаю это по опыту.
– Нет, святой отец. – грустно улыбнулся профессор. – Я не приду. Мне уже поздно перечёркивать свою прошлую жизнь – так ведь ничего и не останется?
Он поднялся и, попрощавшись, пошёл домой.
Солнце уже село. На небе загорались первые звёзды.
Очередную годовщину своего одиночества профессор как обычно встречал на кладбище. Он приносил с собой живые цветы и ставил их на могильную плиту, поливал растущие вокруг кусты сирени, протирал от пыли памятник и потом долго смотрел на него, сидя на короткой скамеечке.
Он вспоминал эти глаза, этот смех, эти длинные мягкие волосы, пахнувшие весенней травой. Он вспоминал своё короткое счастье, и печальная улыбка трогала губы. Нет, он не плакал, он давно разучился плакать. Только в сердце росла и старела глухая боль. Он уже привык к ней – казалось, она всегда жила в нём.
Посидев полчаса, он подымался и, вздохнув, уходил по песчаной дорожке вдоль оград и крестов, не глядя по сторонам. Собака бежала следом.
В этот раз он услышал знакомую с детства песенку и удивился. Кто-то пел грубоватым голосом, нарушив привычную здесь тишину. Оглядевшись, он увидел могильщика, роющего яму. Стоя по пояс в земле, он выбрасывал грунт лопатой и напевал забавную песенку.
– Добрый день!
– День добрый, господин профессор. – подняв голову произнёс тот и вытер рукой со лба пот. – Как ваше здоровье?
– Спасибо, хорошо. – он подошёл ближе и заглянул в яму. – Мягкая здесь земля, хорошая.
– Да, землица нежная, прямо перина. Так бы сам и лёг. – засмеялся могильщик.
– Я слышал – вы пели. И как-то странно звучит весёлая песня на кладбище, нет?
– А что тут странного? Это моя работа, а любую работу лучше исполнять с радостью, с весельем.
– Вы давно тут работаете?
– Да, считайте – всю жизнь. И отец мой тут работал и я, как его схоронил, так всю жизнь этим и занимаюсь. Работа – как работа. Обычное дело.
– Понимаю. – кивнул профессор. – Вы привыкли к этому и смерть не пугает вас. Ведь она – всего лишь ваш заказчик, дающий вам работу. Ко всему человек привыкает. Обычное дело не может быть трагичным, не может быть таинственным. Оно становится мелким, неглубоким – как те полтора метра, на которые роют могилу.
– Это верно. Я много видел мертвецов, в них ничего нет страшного. Они лежат, как манекены, нет – как сброшенная одежда. Люди прячут их в землю, потому что не знают – что с ними делать?
– Но ведь что-то остаётся от человека, не может не остаться. – задумчиво сказал профессор, рассеянно глядя вдаль.
– Только не здесь. – ухмыльнулся могильщик, ткнув лопатой в землю. – Только не здесь.
Однажды у дома он встретил соседского мальчика.
Уже вечерело. Мальчишка, сидя на скамеечке, болтал ногами и смотрел в небо. Поздоровавшись, профессор присел рядом.
– Красиво, правда? – он кивнул на небо, цветущее звёздами. – Умеешь различать созвездия?
– Не-а. – болтнул головой мальчишка. – Только Большую Медведицу знаю, мне папа показывал. Во-он она. – он ткнул пальцем в небо. – Только какая же это медведица, так – ковшик какой-то. У нас на кухне такой висит.
Профессор улыбнулся.
– Тут, брат, фантазия нужна. Это ведь древние люди назвали. А древние люди любили небо, любовались им, заселяли его своей фантазией. Кого они только не поселили на небе: и медведи, и лиса, и собака, и вол, даже дракон – все там.
– Ух, ты! Целый зоопарк получается.
– Да, а ещё люди, герои античные и вещи самые разные: лира, крест и даже корабль.
– Но это же всё придуманное?
– Придуманное? Конечно, придуманное. Всё на свете кем-то придумано. И небо, и земля, и я, и ты.
– Я знаю. Это всё Бог придумал.
– Ну… – замялся профессор. – Можно и так сказать. А только и люди тоже творят мир. Не только руками, но и мечтой своей. Всё, что хорошо придумано, обязательно начинает жить. Это, брат, обязательно. Главное, очень захотеть и очень верить в свою мечту… Fortis imaginatio generat casum.
Он потрепал собаку, сидевшую у ног, и снова глянул в небо.
– Да… Хочешь я открою тебе один секрет?
Он разглядывал звёзды, как старых знакомых.
– Люди видят на небе прекрасную картину. Но на самом деле это – тайная книга. И тот, кто сумеет её прочитать,
