гроб. Кстати, куда вы подевали свой железный крест?

Тут он вдруг заметил, что Дроздов-Зайцев (тот стоял вполоборота) как-то весь сжался, напружинился, руки сделали еле заметное движение.

— Не вздумайте...

Зайцев стремительно метнулся с пешней на незнакомца, но в тот же миг, сбитый с ног, грохнулся на лед.

— Сдурел, что ли? — охотник убрал приставленные к груди Зайцева стволы ружья. — Будьте благоразумны. Выдавать я вас не собираюсь, хотя все будет зависеть... Встаньте и не вздумайте еще какой-нибудь фортель выкинуть.

Охая и хватаясь за ушибленное колено, Зайцев приподнялся и, судорожно глотнув воздух, проговорил, будто ворочая во рту кусок льда:

— Чего вы от меня хотите?..

— Когда у вас кончается отпуск?

— Через пару месяцев.

— Ого! Неудачно, черт побери! Надо сделать так, чтоб вас немедленно, в эти дни, отозвали из отпуска. Следовательно, из двух оставшихся кочегаров один должен заболеть или запить. Случается с ними такое?

— Да, у одного даже частенько. Питух.

— Тем лучше. Возвращайтесь в Адычан. Встретимся там в пятницу, в 22.00, у кинотеатра «Айхал». Запомните: в 22.00.

— Вы... кто? Убей бог, не помню...

Загадочно улыбнувшись, охотник сдвинул ушанку на затылок — над бровью, наискось, показался шрам.

— Так и не вспомнил? Не признаешь? — снова перешел охотник на «ты». — Ну что ж... это даже к лучшему. А работать нам с тобой в одной упряжке. Оплата наличными. Можно много заработать, если усердно...

— Знаю, на посулы все вы... все они щедры были. Но я... но мне ничего... я ничего не прошу. Конечно, не худо бы... Только оставьте меня в покое! Дайте дожить до своей смертыньки, — взмолился Зайцев. — Для рейха все что было возможно, я сделал. И не виноват я, что они оказались слабее Советов...

— Заткнись. Многого мы от тебя не потребуем. Провернешь одно дельце — живи как хочешь.

— Как-кое дельце? — срывающимся голосом спросил Зайцев. — Шпионить? Пресвятая богородица! Я не приучен к тому. Я бандит, каратель, полицай, кто угодно, но... — волнение сдавило ему грудь.

— Приятно слышать. Характеристика — дальше ехать некуда. И тем не менее, тебе кое-что придется сделать. Кровь из носу, а сделаешь, — подчеркнул охотник уже тоном приказа.

Зайцев как-то странно вздохнул, со всхлипом:

— A-а... што, што сделать?..

— Об этом и поговорим в пятницу. — Взглянув на часы, охотник подошел к лыжам. — Да, вот еще что: не советую бежать в милицию или тем более к чекистам. Меня они вряд ли найдут. А тебя сразу за жабры — не отбрыкаешься... Итак, до пятницы! — Он налег на палки, с силой оттолкнулся и исчез за торосом.

...Короткий заполярный день дотлевал, а бывший полицай все еще продолжал сидеть над прорубью, давно покрывшейся коркой льда, сидел на окаменелой уже нерпе, сгорбившись, словно держал на спине незримую тяжелую ношу. Муторно и пусто было у него на душе, под стать раскинувшейся вокруг неуютной, мерзлой равнине.

Продрогнув до того, что челюсти стали выбивать дробь, он поднялся наконец и засуетился, заметался, спеша в обратный путь. Привязав к волокуше добычу, надел на плечо веревочную петлю и встал на лыжи.

До пятницы трое суток. За это время ему нужно все взвесить и решиться...

«Значит, в пятницу. Узнаю, чего они от меня хотят, а там посмотрим», — решил бывший полицай, направляясь в город.

II

Дело капитану Оллонову было хорошо знакомо, он сам его заводил, тем не менее он еще и еще раз тщательно анализировал каждый документ, что-то выписывал, стремясь не упустить ни одной, самой, на первый взгляд, незначительной детали. Но вот прочитан последний лист, он пробежал глазами свои наброски, составил несколько необходимых запросов и вызвал машину.

За покрытыми изморозью окнами ветер гнал плотный снежный шквал.

«Погода-то опять задурила! — услышали бы мы, если б Оллонов сказал это вслух, а не только подумал. — Завтра — воскресенье, а рыбалки-то, гляди, и не будет».

Оллонов встал из-за стола, потянулся, немного не достав при этом потолка.

Было около трех дня, а небо уже набирало черноту прямо на глазах. По окну мазнул желтоватый свет фар.

Постучали в дверь, и Оллонов сразу понял, что это не шофер.

— Да, войдите.

В кабинет проворно вошел молодой офицер, в белом овчинном полушубке, туго перехваченном новенькой портупеей, и громко — Оллонову показалось, что слишком громко, — щелкнув каблуками хромовых сапог, взметнул руку к шапке:

— Товарищ капитан! Разрешите доложить: лейтенант Черенков прибыл в ваше распоряжение.

Оллонов, не торопясь, подошел к лейтенанту:

— Здравствуйте, товарищ Черенков, — и, пожав ему руку, кивнул на вешалку: раздевайтесь, мол. — Мы вас ждали. Из Якутска министр звонил... С ногою-то что? Хромаете, вижу.

— Да, так, прихватило немного, — признался лейтенант. — Я с аэродрома в кузове.

Брови Оллонова взлетели кверху, потом он вдруг засуетился:

— А ну-ка, гражданин пациент, скиньте-ка сапожок. Давай, давай без никаких «но». Три километра в кузове по такому морозу... Герой! Или вы думали... Так, осторожно... Или вы думали, на побережье Северного Ледовитого бурное потепление климата уже началось?

Сознание того, что с первого же появления на месте службы он оказался в дурацком положении, сковало лейтенанту язык.

На пальцах его левой ноги капитан обнаружил пузырьки, готовые вот-вот лопнуть.

Оллонов достал аптечку и наложил на обмороженную ногу лейтенанта повязку с гусиным жиром, да так ловко, будто и на самом деле был врачом.

Затем Оллонов, придерживаясь якутского обычая, соблюдаемого ритуала знакомства, прежде всего поинтересовался у нового товарища, откуда он родом, живы ли родители, как училось ему в школе, и только после этого приступил к деловому разговору.

— Работать будете у геологов. Это у нас один из самых важных участков, — капитан выложил из сейфа несколько папок, прижал их ладонью. — Вот это все — ваше хозяйство, Юрий Васильевич, кажется? Начинать можете вот с этой справки. Прочитаете ее — беритесь за дело.

Он улыбнулся:

— Не смущайтесь, что оно такое тощее — важна не форма, а содержание. Ну, а мне пора к геологам. — И, взглянув в удивленные, цвета разбавленной синьки глаза Черенкова, пояснил: — Вас пока с собой не беру. Ознакомитесь с обстановкой, документами, а там видно будет...

Оставшись один, Черенков с головой окунулся в свое «хозяйство». Из первого же прочитанного документа узнал, что гражданин Зайцев, работающий кочегаром в геологической экспедиции, подозревается в тяжком преступлении — измене Родине. Сходство с разыскиваемым государственным преступником, бывшим полицаем Дроздовым,