Полли Ива Моя хроника бесчисленных поражений

Моя хроника бесчисленных поражений

Ты – моя хроника бесчисленных поражений,

Минуты датирую новым коронным "нет".

Не сердце в груди, а камень, стальное жжение.

Ты мой персональный бонус, горячный бред.

Ступи на бордюр, меня оставляя снизу,

Смотри свысока. Семь верст до небес и лесом

Идти за тобой. С высотки шагнуть с карниза,

Ведь даже умру – но рядом с тобой воскресну.

Танталовы муки – руки тянуть к чужому,

Который насмешливо хмурится, не краснея…

А я дура дурой. Остаться хочу с тобою.

А ты – моя хроника бесчисленных поражений.

На крышах четырнадцатиэтажек

Теперь я знаю, как становятся людьми 21 века: циничными и пошлыми. Вчера ещё, кажется, что вчера, грела его ладони. И вот эта холодная вечность. Стрелки уже давно замерли на без пяти полночь и не показывают реального времени. Стоило бы курить и захлёбываться виски. Но ты не куришь и не пьёшь. Вместо этого сдираешь костяшки в кровь, стёсываешь их об стены и тонешь в слезах. Потом посылаешь всех к чёрту и покупаешь ему подарок. На его день рождения. Восемнадцатый день рождения. И плевать, что ему на тебя с высокой колокольни. И вообще уже на всё наплевать. Пишешь: "Приезжай, забери подарок и уходи". Пишешь его другу: «Чёрт побери, да заберите вы уже его!"

И тишина. Ты думаешь, что всё. Финал. Больше боли не вместит даже самое огромное сердце. Собираешь себя по кусочкам, как пазл. Как крупу, перебираешь воспоминания, отсеивая лишнее. И вот он звонит…

Спустя десятки сотен ночей и исписанных тетрадных листов. И этот прокуренный телефонными проводами голос говорит тебе что-то о вашей первой встрече и будущих детях.

И ещё год. По утрам – будильник на 6:40, зарядка, чашка горячего чая. Стихи о ладонях и тоска, от которой немеет всё тело – от головы и до кончиков пальцев. А потом одна фраза. /Ты мне не нужна/. И опять тишина. Это даже больнее, чем /не люблю/. Мир не рушится. Он просто исчезает. В одно мгновение. Вот он был и нет.

Какого чёрта?! Зачем было возвращаться, если опять уходишь? Да я ведь отпускала! Я правда смогла отпустить. А теперь… Теперь не могу. Ты не рука, нога, да и вообще не любая часть тела. Ты – моя боль. Моя душа. Знаешь, как это, душу скальпелем? Круче и жёстче, чем бабочек в животе. Душа важнее бабочек.

А потом ещё вечность. И он перед твоим подъездом. Спустя пять килограммов после последней встречи. Ну или полтора года, если считать годами. И вот теперь – рушится. Исчезнувший мир – рушится. Смотришь в родные глаза, слушаешь голос. И хочется одного – убежать.

И оказывается, что всё, что было прежде – это не боль. Больнее всего не разлука, не измена, не предательство и даже не смерть. Больнее всего разочарование в любимом человеке.

И вот теперь можно курить, захлёбываться виски и танцевать голышом на пустых крышах четырнадцатиэтажек. Потому что детство осталось где-то там, где ты грела его ладони после долгой разлуки и забывала обо всём. А сейчас у тебя ни ладоней, ни стихов, ни серо-зелёных глаз. Только исчезнувший мир и почерневшее от гари и горечи сердце, наполненное хмельным отчаянием и сумасшедшим весельем, какое бывает только и прямо перед точкой. Окончательной точкой.

Dum spiro spero

Странно, но то, что называют точкой, всегда имеет продолжение. Новое начало старой истории. Действующие лица те же, декорации – тоже. Ты всё так же выводишь чётким почерком на ладони /Amā me/. Dum spiro spero, не так ли? Даже твоё утро начинается как тогда, два года назад. Ты всё ещё хранишь его письмо. В старой шкатулке, пахнущей первыми твоими духами и болью, разъедающей воздух.

Не пишет. Тишина не разрывается звонками, хриплый голос уже никогда не назовёт тебя /малыш/. И он больше никогда, понимаешь, НИКОГДА не скажет, что ваши дети будут засыпать под Rammstein. Потому что у вас не будет детей. Вообще ничего не будет.

Хочется кричать? Да кричи ты уже, чёрт тебя возьми! Хватит скулить по углам от боли и лелеять неудавшуюся мечту. Не любит, понимаешь? Когда любят, не рассказывают о каждой, с кем переспал по пьяни, не целуют руки, чтобы через несколько недель послать покорять девятый круг ада. А ты уже экскурсии проводить можешь новоиспечённым умершим грешникам.

Всё. Успокойся. Смотри в зеркало. А лучше даже не подходи к нему, если не хочешь превратиться в ма-а-ленький, крошечный осколок в сердце какого-нибудь несостоявшегося Кая. Герд уже не хватает, видишь?

Да ничего ты не видишь…

Так и не начала курить, один запах виски вызывает тошноту, а вход на крыши давно закрыт. Жалко. Иногда так хочется взлететь головой вниз, напугав мирно дремлющих голубей. Помнишь извечный книжный сценарий, где все в конце концов находят своё счастье: кто-то на балу у принца, кто-то в прокуренном тамбуре, а кто-то около унитаза в каком-нибудь идиотском клубе. А где ты своё искать будешь?

Молча выключаешь комп и собираешься на свидание. С чужим, ненужным и неправильным. Шпильки, юбка и глаза поярче. Больно. К нему бежала без оглядки, никогда не красилась. И без косметики от счастья сияла. Когда-то…

Кажется, что повзрослела. Ни капельки ты не повзрослела, просто стала больнее на ещё одну боль, от которой сносит крышу и ломит пальцы, словно от холода.

Ну как ты, ещё не устала строчить ему письма?

Ты до сих пор у меня болишь

А твои письма начинались всегда одинаково. Сколько их было, не попавших к нему в руки, не прочитанных им? Твоё сердце – одно сплошное сожжённое письмо. Вот его он читал. Медленно. Бродил между руин, любовался развалинами при свете ярко заходящего солнца. Читал, но вряд ли вспомнит даже самую первую строчку длиной в два безумно коротких месяца.

/Ты – это идеальное соотношение роста и характера. Идеальное для меня. Кажется, я тебя люблю./

И бесконечная уверенность в правильности этих слов. Ты их произнесла. В первый раз. И теперь не важно – боль, война, смерть. Эта любовь с тобой. Так же, как и его улыбка, когда он смотрит тебе в глаза, а ты поднимаешься на цыпочки и тянешься к нему… Твоё солнце – не холодная бездушная звезда. Это сердце, пульсирующее в его груди. И пока он живёт, можно вытерпеть любую боль. Вот только…

Он теперь не с тобой. А ты продолжаешь писать. /Влюблённые обнаглели. Целуются на улицах, обнимаются, держатся за руки… Я, может, тоже хочу за руку. С ним. Как раньше, когда был повод просыпаться по утрам. Разве можно было так любить, отдавая душу без остатка?! Как жить-то теперь, без души?/

И самое главное, что он уже не ответит.

Он живёт. Он счастлив. Он обнимает другую, чем-то похожую на тебя, но в миллиарды раз счастливее. Потому что у неё есть он. Ей, не тебе, он говорит, что любит, боится потерять и больше никогда не причинит