Орион Изотов Ночное рандеву Творца и Смерти
Ночная незнакомка
В забытом Богом маленьком районе, В домишке, что был признан аварийным, В старинном кресле, будто бы на троне Сидел Творец — седой, как лунь, мужчина.Стол перед ним… Печатная машинка – И тишину рвёт стук лишь монотонный. Не озаряет лик Творца улыбка, А взгляд его — пустой, припорошённый.
Старик, окончив лист, прочёл работу Затем, сердито сплюнув прямо на пол, Он из кармана вынул мятую «Охоту» И затянулся дымом горьковатым.
«Такую дрянь напишет и юнец!» – Метались мысли серебристым роем. — Похоже, что писателю конец. – Своим же мыслям вслух мужчина вторил.
Он бросил взгляд в далёкий пыльный угол. Там, отражая лунный луч украдкой, Резное зеркало поймало взгляд безумный – В глазах плясало пламя лихорадки.
Броском Творец послал рассказ в корзину – Рука вдруг дрогнула, и листья разметались. Слеза бессилия скатилась по морщинам, Писатель встал. И тут — в дверь постучались.
На трость опёршись, он пошёл ко входу – В висках стучало словно молотками. Открыв же дверь, он вместе с непогодой Впустил в дом девушку с печальными глазами.
— Постойте, барышня, вы кто? Случилось что — то? – Мужчина озадачен был вторжением… В ответ — лишь тихий смех. Под грома рокот Сверкнула молния, как будто с сожалением.
Был вопль ужаса сокрыт раскатом грома. Попятившись, упал седой писатель – С косой в руке и балахоне тёмном Не девушка была — людских душ собиратель.
Лебединая песнь
— Пора, Творец, тебе со мной в путь дальний, – С улыбкой Смерть сказала, лезвием качнув. Была хрупка она. И всё ж монументальней Не видел ничего он, молча лишь кивнув.И вдруг — опомнился: «Да как возможно это? Ведь у меня — дела! Шедевры… книга…» — Дела — у всех, чья песня вот уж спета. Стремятся планы выполнить блицкригом
И говорят мне «Погоди, минутку», «Остановись, мгновенье, ты прекрасно…» Но жизнь отмерена и принцу, и ублюдку, Что не успел — то потерял напрасно.
Холодный пот застил глаза мужчине, Пытался с мыслями собраться он поспешно, Смерть на него смотрела, как на сына, Лишь повторяя: «Я ведь неизбежна».
— А если не мольба, но — предложение! – Лицо мужчины словно прояснилось, Рука дрожит от перевозбуждения. — На всё готов я, лишь бы отцепилась.
— Как грубо, — усмехнулась Смерть лукаво, – Ну что ты можешь дать мне, смертный муж? Я с сотворения миров имею право Курьером быть для хрупких ваших душ.
Я видела рождение двух братьев, Что в мир открыли двери для греха. Я буду наблюдать в пустынном мраке Как в бездну рухнут с пирамид верха.
Древней меня на свете нет создания, Где жизнь — там я. И, с Богом наравне, Пожалуй, мы в основе мироздания. Я повторюсь: что можешь дать ты мне?
Старик во время речи улыбался, Как будто в голове составил план. Кряхтя и чертыхаясь, он поднялся И руку, как товарищу, подал.
— Одну лишь ночь, прошу. До первой птицы, Что вечно под окном моим поёт. Как только Гелиос проедет в колеснице Коса твоя в рай душу отошлёт.
Ну а до той поры я постараюсь, Вложить всю душу в новое творение. И в этот раз, уж я не сомневаюсь, Ты выразишь лишь только удивление.
— Ты хочешь удивить МЕНЯ, писатель? – Смерть засмеялась звонко, как девчонка. – Да… ты, похоже, тот ещё мечтатель. Ну что ж… хватай своё перо, мальчонка.
— Прошу тебя лишь об одной услуге… — Поосторожнее, с огнём уже играешь! — Нет — нет, поверь, в том никакого трюка. Скажи, со мною ночью… поболтаешь?
— Я? Поболтать? — Впервые с сотворения, Казалось, что у Смерти нет ответа. Творец же, не заметив напряжения, Кивнул смиренно, глядя с пиететом.
— Я уж не молод, ты сама ведь знаешь, Боюсь, что ночью и уснуть смогу. А говоря с тобою, понимаешь, Любой сонливостью я ведь пренебрегу.
— А что, вполне резонная причина. На три вопроса я тебе отвечу, Ну а сейчас, Творец — за писанину. Посмотрим, удивишь ли ту, что вечна!
Соединились длани, заключая Союз между писателем и Смертью. И в тот же миг, как подпись оставляя, Сверкнула молния в небесной круговерти.
Орудие жнеца
Часы пробили дважды. По — хозяйски Уселась Смерть на старенький диванчик. С окна тянуло ветром первомайским, Был ветерок тот нежен и заманчив.Творец достал бумагу, взял машинку, Заправил лист, каретку сдвинул влево. Потёр устало на носу горбинку. И улыбнулся: «Вот теперь — за дело!»
Вновь монотонный стук разнёсся эхом. Скучая, женщина разглядывала книги: Их было много — в переплёте ветхом С потёршимися буквами, безлики.
— Так что с вопросом? Можно задавать? – Раздался в тишине мужчины голос. — Коль видишь смысл в том, не мне мешать, – Смерть засмеялась, поправляя волос.
Прищурившись, взглянула на Творца, И молвила: «Вопрос твой отгадаю. Что ждёт в загробной жизни мертвеца? Отвечу тебе сразу — я не знаю!»
«Хоть и велик соблазн спросить о том, не скрою», – В густых усах мелькнула тень усмешки. – «Но… почему же именно косою Людские жизни забираешь ты без спешки?»
Смерть замерла, мужчину смерив взглядом: – «А твой вопрос хорош, скрывать не стану. Быть может я должна быть с ядом? С препаратом? Иль с камнем над тобой, как Каин, встану?
Приписывают много злодеяний Лишь мне одной, мол «Смерть его забрала». Но оставляют люди без внимания Один момент… ведь я не убивала.
Я — тёмный жнец, что души провожает, Я — проводник, я — гид, но не убийца. Вот только много смертных забывает – Убийству сами дали вы родиться!
Как думаешь, писатель, сколько смертных Я проводила, скошенных недугом? А сколько их от дел жестокосердных Отправилось, исполненных испуга?
И одеяния мои чернее ночи Не потому, что воплощенье зла я. Ответ простой — я б тратила полночи Чтоб с белой ткани кровь сошла людская!
Пороки, грязь, невежество и злоба – Вот до чего весь мир вы довели. Про то, что неисповедимы пути Бога, Прошу тебя, мне байки не трави…
Но отвлеклась я и прошу прощения. Ты говоришь, зачем нужна коса? Скажу тебе, писатель, без сомнения – Ведь в рай давно дорога