— Вот дерьмо! — кричит диктатор, — Стой, фашист! Каудилио грёбанный! И ты — тоже, Брут?!
— Я — не брутто, я — нетто, — бормочет генерал, раздуваясь, как Монгольфьер, и закрывая полнеба.
— Измена! — закричал диктатор.
— Не знаю, — прожевал Эдуардо, — меня вот что-то на пирожные потянуло…
Вошли часовые со странными жёлтыми повязками на рукавах: таких у них раньше не было. Эллен укрыла диктатора одеялом.
— Не надо кричать во сне, — сказала она ласково.
Вероятно, это был сигнал, так как часовые кинулись к диктатору и связали его.
— Вы арестованы, — сказала Эллен официальным ледяным тоном.
— Кто же мой преемник? — спросил диктатор спокойно, щурясь от света фонарей, направленных в глаза.
В дверь вошел генерал Эдуардо с такой же жёлтой повязкой на рукаве: он что-то жевал.
— Я, — ответила Эллен.
И диктатор разразился приступом гомерического смеха…
* * *
— Спасибо, Жанна… — я провожал глазами стройную фигурку, которая удалялась в солнечном мареве сиесты.
Сквозь решётку я видел ленивого часового с жёлтой повязкой на рукаве: он отрезал кусок зелёного листа коки, дабы отправить его в рот.
Яркий и сочный каравай хлеба, преломлённый мной, обнажил полотно ножовки по металлу. Затем я нашёл стальную трубку и три револьверных патрона.
* * *
Никто не хотел начинать первым, или хотя бы вместе с нами. Все ждали результатов: если у нас получится — к нам примкнут тысячи. Но тогда нам было на это плевать. В те незапамятные времена нас было много, и мы были одним целым, а это удесятеряло нашу силу. Наша громкая поступь неслась эхом через весь земной шар. И все на свете черви тряслись в сумраке своих тёмных, затянутых паутиной залов. Мы надавливали слегка, и на нас брызгала гнилая жижа нарыва старых предрассудков и обывательских страхов, глашатаи которых, захлёбываясь, визжали о том, что мы — варвары-разрушители. Они в упор не хотели видеть, что на выжженной равнине мы заново отстраиваем города и сажаем сады. Мы шли не ради разрушения. Это читалось в глазах, пахнущих кожей и дымом людей, стоящих в нашем строю, бликами от зарева далёких пожарищ и хмельного предвкушения созидательной битвы.
Уничтожение… Какое сладкое и упоительное слово. Но, к счастью, не единственное и не последнее. Никто тогда не знал о страшном вирусе одиночества и предательства. Никто не верил в ложь. Всех охватывала гордость, когда мы смотрели назад, и решимость при взгляде за горизонт. Честные и строгие лица наших товарищей, многих из которых уже нет с нами. Наш праздник бушевал в цветах и огне. Никогда мы не были так близки к Дворцу Императора Пустоты…
2017. март