доносились слова знакомой песни:
«Не страшны тебе ни зной, ни слякоть,
Резкий поворот и косогор.
Чтобы не пришлось любимой плакать,
Крепче за баранку держись, шофер...»
Два солдата идут по аллее. Вот они подошли к парку, оглянулись. Тот, который повыше ростом, приложил руку к козырьку, отдавая честь.
Земляки
(Рассказ ефрейтора Коростелева)
Нас пятеро
Нашу заставу называют дальней. И вот на этой дальней заставе служим мы, земляки. С тремя из них: поваром Колей Птицыным, автоматчиками Васей Прохоровым и Толиком Гапеевым — я сразу попал сюда. А со вчерашнего дня нас стало пятеро. Случилось это перед самым обедом. Я еще спал, а Толик дежурил. А когда он дежурит, лучше не попадайся на глаза: обязательно найдет работу.
Время моего отдыха истекло, и он, конечно, разбудил меня. А вставать мне не хотелось.
— Толик, ты мне друг? — говорю я ему из-под одеяла.
— Ну, друг.
— Ты мне земляк?
— Ну, земляк.
— Так неужели, — спрашиваю, — другу и земляку нельзя сделать поблажку?
Он неумолим, трясет за плечо.
Пришлось вставать. А такой сон видел, что, кажется, закрой глаза — и опять очутишься в колхозном Доме культуры. Но что поделаешь: служба есть служба. Посмотрел я вокруг — все койки заправлены. Толик стоит рядом и держит в руках веник. Я сразу понял: это для меня. Поставил он веник у моей табуретки и говорит:
— Сегодня к нам молодые пограничники прибывают, так ты давай побыстрей разворачивайся.
Вот чудак. Сразу бы так и сказал.
Подмел я помещение, взял полотенце, мыло, выхожу в коридор — старшина навстречу.
— Убрали?
— Так точно, подмел!
— А мыть кто будет?
— Не знаю, товарищ старшина.
— Не-е-т, так дело не пойдет. Берите таз, тряпку и...
Дослужился, думаю. Третий год пошел, а опять за полы. Ведь за семьсот девяносто три дня я, наверное, этих полов гектаров десять, а то и больше перемыл. Но приказ есть приказ. Я ведь не отказываюсь, я только считаю, что нужно было подойти ко мне все-таки снисходительнее.
Помыл я полы, умылся, заглянул в Ленинскую комнату, а там наш комсомольский секретарь и редактор плакат пишут: «Добро пожаловать, молодые воины!».
— Ага, значит, точно.
Пока суть да дело, решил я пообедать. Подхожу к кухне. Так и есть: стоит Коля Птицын в белоснежном халате и улыбается.
— Одиночек кормить не разрешено. Торжественный обед будет.
Так. И здесь земляк не хочет делать для меня исключений.
Прошло минут тридцать. Слышу, шум во дворе. Иду. Вижу трех пограничников, приближающихся к крыльцу. Молодые. Обмундирование на них новое. Все на одно лицо. Только одного я особенно приметил: какой-то не такой, как все. Разговорились. Точно, земляк. Звать Витей, а по фамилии Брылев.
Так нас и стало пятеро земляков.
Старшина
Если кто вам скажет, что наш старшина Федор Игнатьевич Пеличук несправедлив и придирчив, — не верьте, незаслуженное наговаривают на хорошего человека.
Я вот, к примеру, с Федором Игнатьевичем служу третий год, и ничего, все как полагается. Правда, в званиях у нас с ним разница: он старшина, я ефрейтор, да и в возрасте — он двадцать первый год служит в войсках, а мне от роду всего столько лет. И старшина, конечно, заслуженно пользуется авторитетом у пограничников заставы. Его хорошо знает и начальник отряда. Говорят, что когда-то, лет пятнадцать тому назад, он служил на нашей заставе начальником, а Федор Игнатьевич был тогда у него старшиной. Что ж, вполне может быть. Тем более, что я сам замечал, как у начальника отряда теплеет взгляд, когда он разговаривает со старшиной.
Несмотря на солидный возраст, Федор Игнатьевич еще крепок. Ходит всегда не спеша, вразвалочку, точно идет не по коридору заставы, а по дозорной тропе. И делает он все не торопясь, обдуманно, с умением. А мастер он, действительно, на все руки. Коня подковать — подкует, суп сварить — сварит, сапоги отремонтировать или там еще что-нибудь — он это в два счета сделает, покажет, а потом скажет:
— Вот так-то, хлопче. Впредь так и делай.
И делаешь, что же, стыдно перед таким человеком в грязь лицом ударить. А ведь сколько с нами, особенно с первогодками, возни всякой: то подворотничок пришьешь небрежно, то вдруг почему-то окажутся у одного тебя портянки грязные, то матрац на койке похож на горный хребет — всегда это первым заметит старшина, Федор Игнатьевич.
А тут как-то он заставил меня даже покраснеть.
Приехал к нам начальник отряда. Ну, известное дело, попили они чаю, ночью проверили наряды на границе, а после обеда на следующий день, когда все поднялись, собрались мы в Ленинской комнате. Начальник отряда стал нам вручать знаки «Отличный пограничник».
Слышу, фамилии выкрикивает:
— Рядовой Птицын...
Это — наш повар, и награда ему вполне заслуженно.
— Рядовой Брылев...
Витя — это первогодок, но задержал нарушителя...
И вдруг:
— Ефрейтор Коростелев...
Я даже сам себе не поверил: смотрю на ребят, а они на меня — и аплодируют.
Выхожу к столу, доложил, не помню только правильно или нет, получил награду и иду к своему месту, а старшина приподнимается с места и протягивает руку.
— Поздравляю вас, ефрейтор Коростелев, с очередной наградой. Вы, — добавляет, — так-то скоро и меня догоните.
Я, конечно, покраснел, гляжу на его широкую грудь, где орденские колодки в два ряда выстроились, и отвечаю:
— Что вы, товарищ старшина, мне до вас еще далеко.
— Ничего, — говорит, — такими темпами можно быстро догнать.
А на следующий день, в субботу, он меня, правда, немного огорошил. Встречает в коридоре и говорит:
— Ефрейтор Коростелев, сегодня ваша очередь полы мыть.
Принял я положение «смирно» и не особенно четко ответил:
— Есть...
А потом поразмыслил: разве не справедливо? Хоть и третий год службы, но порядок — прежде всего, а воинский — особенно.
Письмо
Письма на нашей заставе всегда ждут. О них тоскуют по-солдатски, им радуются по-детски. Кто, бывало, получит письмо — вскрывает здесь же и подчас читает прямо вслух.
Толик Гапеев, например, вел переписку со многими стройками страны и теми молодежными бригадами, о которых ему удавалось прочитать в газетах.
У Вити Брылева это первое ответное письмо, хотя он, как и всякий начинающий службу молодой солдат, писал их почти каждый день...
Коля Птицын был женат, и письма почти всегда получал с фотографиями, на которых худенькая молодая женщина держала на руках карапуза — это на первом году службы, на втором —