в сторону последний лист, посидел несколько минут, разминая затекшие пальцы. Встал и пошел к заму.

— Геннадий Петрович! Давайте я у вас часть бумаг возьму. Что это, право, нагрузил вас, а сам сохну от безделья!

Зам тоже работал напряженно, но в кабинете его было потеплее. Видимо, раньше догадался включить обогрев. Зам немного посопротивлялся, но разве против воли начальства устоишь? И он отдал половину своих отчетностей. К вечеру Николай Антонович и с этим справился и ушел домой удовлетворенный.

Назавтра опять был четверг. Николай Антонович, одетый потеплее, чтобы не сидеть сложа руки, поочередно помог Але и Гале, а в перерыве навел порядок у себя в кабинете.

На следующий день, в четверг, очередь на помощь подошла Тане и Вере Анатольевне. В обед и задержавшись после работы, Николай Антонович, прихвативший из дома необходимые инструменты, починил все дверные замки, выключатели и оконные шпингалеты.

Помощь Сереже и Свете заняла всего половину следующего дня, который пришелся на холодный декабрьский четверг. Оставшуюся половину и добрую часть вечера Николай Антонович потратил на упоенный ремонт своего кабинета: побелил потолок, покрасил стены, перестелил линолеум, починил мебель. Конечно, кто же ремонт зимой делает, но раз выпала такая возможность, если свободное время появилось?

На следующее утро, в четверг, Николай Антонович пришел на работу раньше всех и вывесил на дверях объявление: «Выходной для всех! Произвожу ремонт помещений. Просьба не беспокоить!»

Его не беспокоили и весь этот день и следующий, четверг. А работа у него кипела. Сколько ведь предстояло совершить!

Объявление действовало, но как-то в четверг, когда он выкладывал паркет, сотрудники попытались войти. Он на них так рыкнул — нечего, мол, здесь шляться, работать мешаете! — что те поспешно ретировались, в основной массе своей: молодежь и к ней примкнувшие, отправившись загорать на пляж. А Николай Антонович, поплотнее натянув шапку-ушанку, чтобы уши не замерзли, вновь взялся за молоток.

Он теперь и домой не уходил. Так, изредка, чтобы пополнить запасы чая и бутербродов. Тут жена на курорт уехала — чего дома делать? Он пару часиков прикорнет в углу на тулупе и опять за работу.

К исходу второй недели, что-то еще такое делая, Николай Антонович почувствовал, что зверски устал. Инструменты валились из дрожащих рук, в голове стояли звон и туман, ноги подкашивались.

Все не так было, неладно. За последнее время он ни разу не вспомнил о странном аппарате, исправно гудевшем в его кабинете. Ведь не так задумывалось, не то получилось. Должен был аппарат этот по-другому функционировать. И бросить бы сейчас работу, да не удается, гонит какая-то сила, принуждает.

Билось одно воспоминание в отупевшем мозгу, не давало покоя. Нетвердыми шагами, превозмогая себя, он прошел к столу, слабыми пальцами покопался в личных карточках сотрудников, достал карточку зама.

Так вот же оно! В графе «образование» у Геннадия Петровича стояло: факультет электроники, инженер-программист.

Все стало ясным Николаю Антоновичу. Понял он, что разговаривая с изобретателем-адаптатором, не выключил он селектор и зам все слышал. И заинтересовавшись, пробрался в кабинет начальника. А узнав программу, стер ее и ввел свою, чтобы неповадно было Николаю Антоновичу, чтобы тот сам почувствовал, на своей шкуре, каково это, когда работа и работа — и ни просвета впереди, ни субботы, ни воскресенья! Ах, подлец, ах, подонок, ах, машина гадская!

Николай Антонович из последних сил поднял аппарат и обрушил его на пол с треском, звоном и коротким замыканием!

Потом добрался до подоконника, распахнул окно, содрал с головы шапку и вдохнул теплый летний воздух.

Сел за стол, взял чистый лист бумаги и написал заявление об уходе. По собственному желанию. Потом расстелил тулуп на полу, лег и сразу заснул. И спал долго.