Возможны варианты...

ЛЕКАРСТВО ДЛЯ ЗЕМЛИ

I

Была глубокая осень, уже зарядили холодные дожди. Но именно такую пору выбрал я для очередной поездки к Терентию Семеновичу Мальцеву: знать, дома будет беспокойный человек, в погожий-то день ищи его по полям.

В просторной рубленой избе Мальцева чисто, блестят янтарные полы, янтарем же отливает добротная, простая мебель. Ни ковров, ни заморских гарнитуров. Зато книг — половодье. Они в горнице, в сенцах и, как я уже знал, на чердаке, в сундуках и шкафах. Тысячи книг по самым разнообразным дисциплинам. Особенно много по земледелию, истории, философии. Все читанные хозяином не один раз. Среди них и написанные им самим.

Терентий Семенович пишет вроде о сроках сева и парах, системе земледелия и сортах пшеницы, а получается — о жизни, Родине, человеке.

«За долгие годы свои, оставаясь наедине с полем, мысли мои, направленные к малому пшеничному зернышку, неизменно уходят к величайшему зерну жизни — Человеку».

Пишет он просто и мудро, а потому увлекательно. Рассказывает еще лучше, часто за подкреплением своим словам обращаясь к книгам. Нужный факт или мысль он отыскивает в любой книге с такой точностью и быстротой, будто наизусть знает, что на какой странице написано. Я удивляюсь его памяти и спрашиваю, как ему удается помнить столь много, ведь годы уже не малые.

— А и скажу, я ведь за всю жизнь и рюмки не пригубил. И не куривал вовсе-то. Пагубное это дело, — высоким, резким голосом отвечает хозяин, по-уральски окая.

Разговаривая, он порой сидит на стуле, наклонясь вперед, к собеседнику, и свесив между колен руки, словно давая им отдохнуть. Они у него большие, разработанные долгим трудом. А порой неторопливо ходит по горнице в толстых вязаных носках. Одет он почти всегда одинаково: рубашка-косоворотка, подпоясанная ремнем, простенькие брюки. Сам седой, густобровый, лицо тонкое, загорелое. Взгляд живой, но не допытывающий, а понимающий, располагающий к откровенной беседе.

Жизнь Терентия Семеновича описана в многочисленных статьях и книгах, отображена в кинофильмах. Писал о нем и я не раз. Но сегодня речь не о биографии знаменитого хлебодара — о его дружбе с книгой, о пристрастном, требовательном отношении к слову сказанному и написанному, о его глубоко философском проникновении в тайны земли и сущность земледелия.

Когда у Мальцева спрашивают: «Чем занимаетесь, Терентий Семенович?» — он неизменно отвечает: «Хлебопашеством занимаюсь». Но с полным основанием мог бы добавить: «…книги пишу». На его счету без малого два десятка книг и брошюр, полторы сотни статей, изданных не только в нашей стране, но и за рубежом. И тут хочу вспомнить любопытный случай.

Однажды осенью, а было это чуть ли не треть века назад, не любивший и не умевший болеть Терентий Семенович слег-таки. Поместили его в одну из лучших столичных клиник, и тут-то курганского полевода разыскало письмо из Америки. Некий мистер Гаррет писал:

«…в «Нью-Йорк таймс» и в ряде наших журналов я узнал об успехе, которого Вы добились, используя в некоторой степени мысли Эдварда Х. Фолкнера, изложенные в его книге «Безумие пахаря»…»

Между тем Терентий Семенович этой книги и в глаза не видел, да и не мог видеть: к тому времени она в нашей стране еще не была переведена. Об этом курганский земледел написал своему американскому корреспонденту и попросил у него книгу Фолкнера, которую вскоре получил. Лишь тогда она была переведена и издана у нас в 1959 году. Нет, не от Фолкнера шел Мальцев. Он шел от отечественной науки, от своей собственной практики и создал свою, «мальцевскую систему земледелия». О ней, как и о самом ее авторе, написано немало. Еще Валентин Овечкин в 1954 году писал, что Мальцев — «кровный враг шаблона в сельскохозяйственной науке и практике, горячий поборник смелого творчества и разумной инициативы». И еще из Овечкина:

«Все, кому в борьбе за новое и прогрессивное в земледелии приходится сталкиваться с формалистами, рутинерами, любителями шаблонов, все, кому нужно набраться сил для этой борьбы, пусть обратятся мысленно к тому, что произошло в далеком зауральском колхозе «Заветы Ленина».

Что же произошло? Была найдена новая система земледелия, открыто немало новых истин древнейшей и благороднейшей профессии хлебороба.

Кому из нас не знакомы слова: «земля-кормилица», «родная земля», которая, как известно, и в горсти мила. Наше повседневное восприятие земли, той самой, что вот уже многие века самозабвенно служит нам и является всеобщим средоточием человеческого труда, можно сравнить лишь с отношением к собственному сердцу: его чувствуешь лишь тогда, когда оно болит. Но есть люди, которые понимают состояние земли постоянно, ежеминутно, всю жизнь беспокоятся о ее здоровье.

В наши дни к пяти известным факторам почвообразования — материнской горной породе, климату, растительности, рельефу, возрасту — прибавился шестой: хозяйственная деятельность человека, всемогущего господина всей ноосферы. Земля не безгранична. Гектар пашни так и останется гектаром на вечные времена. Карл Маркс указывал, что земля не поддается расширению, но это компенсируется тем, что при умелом и надлежащем землепользовании ее плодородие постоянно повышается. И тут велика роль шестого фактора. За ним — все возрастающий арсенал промышленности, но за ним же — уровень разумного отношения к полю. Он или рождает «сердечную боль земли», или находит лекарства от этой «боли».

Конечно, заглушить эту «боль» удается еще далеко не всегда. Пыльные бури в степях бушуют по-прежнему, ветры, дожди и талые воды ежегодно уносят десятки тонн почвы с гектара, если он не защищен от этих бед. С почвой безвозвратно уплывают и улетают питательные вещества, необходимые растению. Только вода смывает с полей страны полтора миллиарда тонн почвы в год. А вместе с ними — семьдесят пять миллионов тонн гумуса, который содержит тридцать миллионов тонн азота, фосфора, калия. Это равно мощности всей агрохимической промышленности страны. За послевоенные годы черноземы многих наших хлеборобских провинций потеряли треть своего гумуса. Во многих местах плодородный слой уменьшился на десять-пятнадцать сантиметров. Для восстановления этих потерь природе нужно затратить тысячи лет, ибо один сантиметр гумуса «зреет» полтора века.

Почти век назад буржуазными экономистами был выдвинут