- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »
Андрей Белый ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ поэма
ПРЕДИСЛОВИЕ
Киркою рудокопный гном Согласных хрусты рушит в томы… Я — стилистический прием, Языковые идиомы!Я — хрустом тухнущая пещь,— Пеку прием: стихи — в начинку; Давно поломанная вещь, Давно пора меня в починку.
Висок — винтящая мигрень… Душа — кутящая… И — что же?.. Я в веселящий Духов день Склонен перед тобою. Боже!
Язык, запрядай тайным сном! Как жизнь, восстань и радуй: в смерти! Встань — в жерди: пучимым листом! Встань — тучей, горностаем: в тверди!
Язык, запрядай вновь и вновь! Как бык, обрадуй зыком плоти: Как лев, текущий рыком в кровь, О сердце, взмахами милоти!
Орел: тобой пересекусь… Ты плоти — жест, ты знанью — числа… «Ха» с «И» в «Же» — «Жизнь»: Христос Иисус — Знак начертательного смысла…
Ты в слове Слова — богослов: О, осиянная Осанна Матфея, Марка, Иоанна — Язык!.. Запрядай: тайной слов!
О, не понять вам, гномы, гномы: В инструментаций гранный треск — Огонь, вам странно незнакомый, Святой огонь взвивает блеск.
1
Взойди, звезда воспоминанья; Года, пережитые вновь: Поэма — первое свиданье, Поэма — первая любовь. Я вижу — дующие зовы. Я вижу — дующие тьмы: Войны поток краснобагровый, В котором захлебнулись мы… Но, нет «вчера» и нет «сегодня»: Всё прошлое озарено, Лишь песня, ласточка господня, Горюче взвизгнула в окно… Блести, звезда моя, из дали! В пути года, как версты, стали: По ним, как некий пилигрим, Бреду перед собой самим… Как зыби, зыблемые в ветры, Промчите дни былой весны,— Свои ликующие метры, Свои целующие сны… Год — девятьсотый: зори, зори!.. Вопросы, брошенные в зори… Меня пленяет Гольбер Гент…[1] И я — не гимназист: студент… Сюртук — зеленый, с белым кантом; Перчатка белая в руке; Я — меланхолик, я — в тоске, Но выгляжу немного франтом; Я, Майей мира полонен, В волнах летаю котильона, Вдыхая запах «poudre Simon», Влюбляясь в розы Аткинсона.[2] Но, тексты чтя Упанишад, Хочу восстать Анупадакой,[3] Глаза таращу на закат И плачу над больной собакой; Меня оденет рой Ананд[4] Венцом таинственного дара: Великий духом Даинанд,[5] Великий делом Дармотарра…[6] Передо мною мир стоит Мифологической проблемой: Мне Менделеев говорит Периодической системой; Соединяет разум мой Законы Бойля, Ван-дер-Вальса — Со снами веющего вальса, С богами зреющею тьмой: Я вижу огненное море Кипящих веществом существ; Сижу в дыму лабораторий Над разложением веществ; Кристаллизуются растворы Средь колб, горелок и реторт… Готово: порошок растерт… Бывало, — затеваю споры… Пред всеми развиваю я Свои смесительные мысли; И вот — над бездной бытия Туманы темные повисли… — «Откуда этот ералаш?» — Рассердится товарищ наш, Беспечный франт и вечный скептик: — «Скажи, а ты не эпилептик?» Меня, бывало, перебьет И миф о мире разовьет… Жил бородатый, грубоватый Богов белоголовый рой: Клокочил бороды из ваты; И — обморочил нас игрой. В метафорические хмури Он бросил бедные мозги, Лия лазуревые дури На наши мысленные зги; Аллегорическую копоть, Раздувши в купол голубой, Он дружно принимался хлопать На нас, как пушками, судьбой; Бросался облачной тропою, От злобы лопаясь, — на нас, Пустоголовою толпою, Ругая нас… В вечерний час,— Из тучи выставив трезубцы, Вниз, по закатным янтарям, Бывало, боги-женолюбцы Сходили к нашим матерям… Теперь переменились роли; И больше нет метаморфоз; И вырастает жизнь из соли; И движим паром паровоз; И Гревса Зевс — не переладит; И физик — посреди небес; И ненароком Брюсов адит; И гадость сделает Гадес; И пролетарий — горний летчик; И — просиявший золотарь; И переводчик — переплетчик; И в настоящем — та же старь! Из зыбей зыблемой лазури, Когда отвеяна лазурь,— Сверкай в незыблемые хмури, О, месяц, одуванчик бурь! Там — обесславленные боги Исчезли в явленную ширь: Туда серебряные роги, Туда, о месяц, протопырь! Взирай оттуда, мертвый взорич, Взирай, повешенный, и стынь,— О, злая, бешеная горечь, О, оскорбленная ледынь! О, тень моя: о тихий братец, У ног ты — вот, как черный кот: Обманешь взрывами невнятиц; Восстанешь взрывами пустот. Но верю: ныне очертили Эмблемы вещей глубины — Мифологические были, Теологические сны, Сплетаясь в вязи аллегорий: Фантомный бес, атомный вес, Горюче вспыхнувшие зори И символов дремучий лес, Неясных образов законы, Огромных космосов волна… Так шумом молодым, зеленым,— Меня овеяла весна; Так в голове моей фонтаном Взыграл, заколобродил смысл; Так вьются бисерным туманом Над прудом крылья коромысл; Так мысли, легкие стрекозы, Летят над небом, стрекоча; Так белоствольные березы Дрожат, невнятицей шепча; Так звуки слова «дар Валдая» Балды, над партою болтая,— Переболтают в «дарвалдая»… Ах, много, много «дарвалдаев»— Невнятиц этих у меня. И мой отец, декан Летаев, Руками в воздух разведя: «Да, мой голубчик, — ухо вянет: Такую, право, порешь чушь!» И в глазках крошечных проглянет Математическая сушь. Широконосый и раскосый С жестковолосой бородой Расставит в воздухе вопросы: Вопрос — один; вопрос — другой; Неразрешимые вопросы… Так над синеющим цветком, Танцуя в воздухе немом, Жужжат оранжевые осы. И было: много, много дум; И метафизики, и шумов… И строгой физикой мой ум Переполнял: профессор Умов.[7] Над мглой космической он пел, Развив власы и выгнув выю, Что парадоксами Максвелл[8] Уничтожает энтропию, Что взрывы, полные игры, Таят томсоновские вихри,[9] И что огромные миры В атомных силах не утихли, Что мысль, как динамит, летит Смелей, прикидчивей и прытче, Что опыт — новый… — «Мир — взлетит!» — Сказал, взрываясь, Фридрих Нитче… Мир — рвался в опытах Кюри Атомной, лопнувшею бомбой На электронные струи Невоплощенной гекатомбой; Я — сын эфира. Человек,— Свиваю со стези надмирной Своей порфирою эфирной За миром мир, за веком век. Из непотухнувшего гула Взметая брызги,- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »