Литвек - электронная библиотека >> Изи Харик >> Поэзия >> Избранные стихи >> страница 2
Смеется Пиня-кровельщик,
И жесть гремит, визжит.
Подумаешь, сокровище —
Поденщик, бедный жид!
Есть в Минске разные дома.
Вон там — за красной занавеской
Всю ночь до света кутерьма,
Пьют пиво, дымно, жарко, тесно.
В одних домах субботний храп.
Там огонек в окошке слаб.
В других — картеж, туман, содом.
И знает Пиня каждый дом.
Суббота надевает белый талес[1].
Светло от свеч. Закрыты окна, двери.
У Пини на сердце печаль, усталость.
И взгляд его невесел и растерян.
И вот подсядет к девушке Махал.
Ему плевать на все, возьмет и бросит.
Глядишь, он в синагоге завздыхал,
Гнет спину и грехам прощенья просит.
Приходит в пестром галстуке жених.
Смотри, — он чист, как стеклышко, — на зависть.
Ударить по щеке за всех, за них!
На, получай, насильник, вор, мерзавец!
За всех за них, за маленьких сестер
Из тех вертепов, с перекрестков жутких…
Бей ножиком, а если не остер, —
Подсвечником… — Стой! Прекратите шутки!
И ломит стекла гомон человечий:
— За всех за них! За вашу, сударь, дочь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пришла суббота.
Зажигают свечи.
Надела талес городская ночь.
Жесть охладилась. Влажен и спокоен
Притихший вечер. Теплится звезда.
Летит над крышей небо городское.
Летит большое небо, как всегда.
Поденщик выпрямляет спину.
Окончен длинный день труда.
И старший мастер учит Пиню
Все той же песне, что всегда:
— …Теперь в снегах живут они,
Там, далеко… А были дни…
Да, было время! Спозаранку
По нашим мастерским неслось…
Шла стачка. Пели «Варшавянку».
Поймешь ли ты, молокосос?
Пришлось им, сильным и горячим,
Идти в сибирские края.
Постой, настанет срок, — мы спрячем,
Мы зашвырнем туда царя!
Тогда мы выйдем к ним навстречу.
Мы ссыльных приведем сюда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все та же песня каждый вечер.
И тот же вечер, что всегда.
Я не сплю на горячей постели,
И сквозь тысячу верст ледяных
Мне гремят кандалы их в метели,
И не сплю и смотрю я на них.
Что ни узник, — герой и хозяин,
Сильный, рослый, почти великан.
Хоть разок посмотреть бы в глаза им
И сказать им… Да нет! Далека —
Дальше всех расстояний разлука,
Даже голос к гортани примерз.
Где-то есть у царя эта штука,
Эта ссылка за тысячью верст…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Пошел гудеть в стране разворошенной
Знамен, и рук, и песен разговор.
Декрет помчался, спешно оглашенный,
От минской хляби до Уральских гор.
…И каждый, кто с горячей кровью,
С чьим беспокойством труд знаком, —
Будь наготове,
Будь наготове!
Учись! Тебя ждет Совнарком.
Кто был один, — не одинок сейчас.
Не сто голов, — а строй народоправства.
Наш путь — плечом к плечу, спеша, учась…
Долой!
Долой!
Да здравствует! Да здравству…
Мы улица. Мы сотни улиц,
Мы знаем беды издавна.
Мы с ненавистью проснулись.
Как хлеб, знакома нам она.
Все хорошо!
Пускай в виски
Ударит колокол тоски.
Но руки сухи и крепки.
В крови огонь, а все знобит.
Дни голода, утрат, обид,
Смертельных ран,
Огромных битв.
Пришла пора грозе такой
В домах, в крови, в любви людской.
Мы подымаем непокой.
— Стой! Кто идет? — Стрельба.
Никто не ведал счета дней
И часа гибели своей.
Все стали выше, строже, злей,
Забыли все себя.
Агитплакаты треплет ветер.
Смерть смотрит из любой норы.
Что лучше, — кто б тогда ответил, —
Дать хлеба, впрыснуть камфоры?
А жар накаляется. Мерить не будем.
Куда там! Термометров нету, и мрак.
А все-таки рвется на улицу, к людям,
Весь сыпнотифозный голодный барак.
Ты жизни растущей не схватишь за горло,
Не вырвешь из рук, не запрешь на замок.
Над шляхтой она свою руку простерла,
Сурово Деникина сжала в комок.
Из Минска поезд мчится. Эшелон
Горячих хлопцев. Помнишь ли, мой друг?
Здесь час назад был за окном перрон,
Марш трубачей, пожатья многих рук.
Фронт. Небо трескается. Это ад.
Ад на земле… Здесь Минск, а там граница.
Мы, если надо, не придем назад.
Имен и лиц от нас не сохранится.
В лесах дремучих, в белорусском крае —
Кто там на страже? Кто окликнул? Свой!
Рука в руке, глаза во мглу вперяя,
Выходит цепь из мути снеговой.
Измученные, милые! Спокойно!
Кто там на страже?
Кто из темноты
Нас окликает?
Лишь метель достойна
Сегодня с нами говорить на «ты».
Те, кто падут, забудут все, что помнят,
Винтовку кинут на снегу седом.
Ночь в переулке. Свечи низких комнат.
Прощай, наш Минск. Прощай, наш бедный дом.
1924
Перевод П. Антокольского

«Отсель кричу в грядущие года…»

Отсель кричу в грядущие года,
Далеким возвещая поколеньям:
— Пусть наша явь пред вами никогда
Не воссияет сказочным виденьем!
В том солнечном краю, средь вечной синевы,
С душою восхищенной, благодарной
И с завистью — не вздумали бы вы