Елена Мейсак Последний день. Рассказ

День подходил к концу, на детской площадке возилась ребятня. Их мамаши, смеясь и разгрызая еще теплые жареные семечки, перемывали кости мужьям, отдыхавшим от напряженной работы за вечерней стопкой. Солнце виновато пряталось за горизонт, розовыми бликами оттеняя набегавшие облака, так похожие на перья причудливой белой птицы.

Эту почти идиллическую картину нарушил весьма странного вида мужчина, вышедший во двор из единственного подъезда. На дворе был уже почти июнь, но мужчина был одет в зимнее кашемировое пальто пронзительно-черного цвета. Когда-то это пальто, наверное, было дорогим, но сейчас являло собой лишь выцветшую тень былой роскоши, блестя на солнце залоснившимися боками и кое-где побитое молью. Мужчина был худ, страшно худ. Даже его легкая трехдневная небритость не могла скрыть ввалившихся щек. Он давно не выходил на улицу, и даже вечерний свет слепил его.

Едва он сделал шаг, как беззаботное выражение лица мамаш с площадки сменилось взглядом, наполненным тревоги. Кто он, этот человек? Что ему нужно в их дворе? Почему он одет в пальто? Наверное, это маньяк или эксгибиционист, который ходит вечером по улице и пугает прохожих. Быстро хватая за руки детей, мамаши, торопясь, потянулись к выходу.

Мужчина не заметил, какой фурор произвел на окружающих его людей. Он вышел погулять. Что-то говорило ему, что сегодня — его последний день, и он хотел прожить его настолько хорошо, насколько мог.

Никому и ничему не позволял он нарушить свой покой — ни строителям, громившим под евроремонт стены соседней квартиры, ни даже пакету с громким названием, лежавшим в его одиноком коридоре. Конверт пришел сегодня. Он почти точно знал, что в нем, поэтому-то и не хотел открывать. Пусть вестника беды откроют завтра, кому бы он ни достался. Сегодня — его день, и он таким останется навсегда.

Мужчина шел по улице, вызывая содрогание прохожих. Наверное, он производил впечатление очень голодного человека, бессильного даже против теплого летнего ветерка. Стоило ему остановиться и мечтательно окинуть взглядом парк, как к нему тут же подошла сгорбленная старушка и суетливо сунула в руку батон хлеба. «Поешь, сынок. Поди, денег-то у тебя совсем нет».

Денег у него и правда почти не осталось, но какое это сейчас имело значение. Это раньше, лет десять назад, он, потеряв работу, считал, что жизнь его закончилась. Нет, угодно было Богу, что закончится она не тогда. И даже не тогда, когда его предал лучший друг, отбив красавицу-жену. И тем более не тогда, когда у него угнали сверкавший лакированными боками новенький Фольксваген.

Его жизнь закончилась одним довольно унылым зимним днем, когда суровый мороз словно в насмешку ракрасил окна автобусов причудливым узором. Кашель не проходил очень давно. Что и не удивительно, ведь он безбожно курил.

Ему очень нравился этот процесс. Затянешься сигареткой и вдумчиво поглядишь в глаза собеседнику. А потом медленно выдохнешь дым себе под ноги. Или быстро, и на собеседника. Но какая теперь разница.

— У вас есть родственники? — замогильным голосом затянул врач.

— Какие именно?

— Ну жена там, дети. Хотя нет, детей не надо. Родители есть?

— Нет, родители умерли, жена ушла, детей не нажили. Я один.

— Мне очень жаль, но у вас рак.

Жизнь его закончилась именно тогда.

Нет, физически он еще жил — что-то ел, что-то пил, где-то жил, но ему было на все это наплевать. Вкус пищи отдавал пластиком, как и его дальнейшая жизнь. Он истратил почти все деньги на лечение в одной из лучших швейцарских клиник, но это оказалось напрасным. Теперь у него было одно легкое и ни единого шанса на жизнь. Домой его отпустили с напутствием написать завещание и поскорее привести дела в порядок. В последнее время уже практически не оставалось сил. К тому же, он сильно кашлял и без конца мерз.

Ну да хватит об этом. Грустные мысли слишком долго вертелись в его голове. Слишком много сил истратил он на борьбу. Слишком много слез пролил в своей унылой пустой квартире, терзаясь вопросом: почему именно я? И за какие грехи?

Нет, сегодня он просто проживет один счастливый день, а если завтра все-таки наступит, то будь что будет.

Бывший друг, уходя, предрек, что жизнь его закончится в одиночестве, потому что он не любит людей. Возможно, отчасти это было правдой, и в глубине души он людей презирал. Его до скрежета зубов раздражало, что многие по жизни не стремились ни к чему большему, чем, набив пузо семечками и залив начинающийся в желудке пожар литрами пива, сидеть на лавке в парке, коротая таким образом свою унылую, предсказуемую и блеклую жизнь. Он всегда стремился вырваться вперед: и в школе, и дома, и даже среди друзей. Никто из его знакомых не знал пяти языков, а он знал. Никто из его знакомых не видел стольких стран, а он видел. Правда, пребывая в этом увлекательном процессе, он и не заметил, как в один прекрасный день все это превратилось в банальную погоню за новым артефактом: посещение стран было все больше для галочки, ради испепеляющих взглядов друзей, завистливо разглядывающих его фотоальбом и мысленно желавших ему всяческих несчастий.

Сейчас он просто шел.

До него донесся сладковатый запах платана. Он всегда считал, что это дерево здесь не растет, но скорее всего, он просто не замечал. Вдохнув настолько глубоко, насколько мог в нынешнем состоянии, он мысленно перенесся на пять лет назад, в гостеприимную Грецию. Однажды на площади, прямо посреди улицы, он увидел вековое дерево, источавшее такой же сладковатый аромат. Мощное дерево заслонило собой почти целую площадь. Помнится, он сорвал тогда листочек с резными краями и положил в книжку. Где она сейчас, интересно?

Следом на его пути попались пара лиственниц, обрамлявших вход в парк. Проходя мимо деревьев, он вдохнул их хвойный аромат. Удивился, что его не скрутил удушающий кашель, как это было обычно. Ни сейчас, ни тогда, когда он любовался платаном. Наверное, один только запах этих чудесных деревьев благотворно подействовал на него, притупляя бдительность клеток-оккупантов внутри.

Ему вспомнилась теплая хорватская ночь, шум прибоя и мохнатые лапы сосен, спускавшиеся прямо к морю. Вновь и вновь вспоминал он их хвойный аромат и ковер иголок под ногами. Улыбнулся воспоминаниям о шишках, то и дело норовившим попасться под ногу и повалить его навзничь.

Неподалеку строители свалили кучу белоснежного песка. И где только они нашли его? Однако мужчина средних лет, одетый в зимнее пальто, не видел их. Перед его глазами простиралась безбрежная гладь океана, он слышал мирный шепот доминиканских пальм. И только сейчас он понял, как