Томас многое объяснял ему, особенно о природе времени, которое, по его словам, в равной мере текло назад и вперёд, так что будущее могло просачиваться в прошлое, а прошлое в будущее, сливаясь воедино, как смешавшиеся краски. Сам дом, говорил он, походит на маятник, качающийся сквозь тысячи веков, вперёд и назад, назад и вперёд. И в самом деле, иногда он подводил Маленького Томаса к окну и показывал ему полные динозавров джунгли, где вдалеке высились города из чёрного камня. В другой раз там появлялся пустой пепельный пейзаж с огромным солнцем, раздувшимся и красным. Здесь раса гигантских жуков разъезжала по всему миру на машинах, похожих на чудовищных пауков, изрыгающих пламя.

Временами одиночество их исследований нарушалось, когда казалось, что их окружали иные — чернорясые фигуры, выступающие из теней и взирающие с надеждой.

Маленький Томас обдумывал такие возможности, что он сошёл с ума или умер, или его похитили пришельцы.

Всё равно не оставалось другого выбора, как продолжать дальше.

Однажды он добрался до круглой комнаты на вершине башни. В любую сторону из круглых окон, похожих на иллюминаторы, были видны лишь звёзды. В одном окне пара сияющих звёзд, зелёная и кроваво-красная, пылали настолько ярко, что на них едва удавалось смотреть. С гравитацией в комнате творилось что-то необычное. Тело чувствовалось отяжелевшим. Томас с натугой вдыхал загустевший воздух. Несмотря на это, он повернулся спиной, отгораживаясь от света чересчур ярких звёзд и добрался до середины комнаты. Там, в стоящем на пьедестале стеклянном гробу, лежал мальчик в чёрной рясе, очень похожий на самого Томаса, может, чуть постарше и который, осознал Томас, становясь тем мальчиком, приснил этот дом, всю эту ситуацию, его жизнь, память и сами условия существования. Его разум не мог справиться со всем этим, но, отчего-то Томас знал, что это началось тут, с лежащего в стеклянном гробу мальчика, которому приснилось, что этот дом качнулся назад во времени, к склону холма в Мэне 1964 года, где поймал Томми Брукса, который стал этим спящим мальчиком и так далее, и так далее, пока не стал ещё и Большим Томасом и всеми прочими, каждый из которых был немного старше, как если бы смотреть на самого себя в бесконечном зеркальном лабиринте, уходящем в будущее.

Иногда ему снилась белая бабочка-ленточница, порхающая во тьме.

А потом он проснулся и вслух произнёс: — Я хочу уйти домой.

Томас проснулся, и не в гробу, а в своей постели, разумеется, не дома, но в своём жилище, рядом со столовой и верхом длинной лестницы. Он поднялся и облачился в свою чёрную рясу и шлёпанцы, в чём теперь всегда ходил. Томас находился здесь уже достаточно долго, чтобы окончательно вырасти из синих джинсов, фланелевой рубашки и курточки, которые носил, когда только попал сюда.

Действуя лишь по наитию, Томас спустился на нижний этаж, прошёл через главный зал и, к огромному удивлению, обнаружил, что передняя дверь открыта.

Он чувствовал позыв поспешить. Следовало поскорее выйти отсюда. Мог ли Большой Томас зазеваться и уснуть на посту? Правда ли Томас очнулся от затянувшегося кошмара и отбросил последние несколько месяцев или лет, словно тёплую куртку? Если он промедлит, не впадёт ли опять в тот сон, кошмар, инобытие?

Он поспешно спустился с крыльца, скрипучего и усыпанного листьями, как и помнилось. Томас знал, где он находится. В лесах Мэна. Он оглянулся на дом и увидел, что тот укрылся тенью и размылся, будто бы состоял из дыма. Но белые берёзы оставались вполне материальными, как и земля под ногами. Томас поспешил вниз по склону. Через несколько минут он заметил, что листья изменили цвет. На полянках тут и там ему попадался золотарник. Значит, это не мог быть июль. Томаса это не беспокоило. Он шёл дальше и, несколько раз побежав и споткнувшись, понял, что в балахоне до щиколоток трудновато спускаться по заросшему склону, так что пришлось обмотать рясу вокруг талии, оставив ноги обнажёнными и они сильно исцарапались о шиповник.

Несмотря на это, Томас вышел из лесов на задний двор весьма знакомой гостиницы. Пересёк газон. Траву не подстригали. Мотель был закрыт, подъездная дорога пуста.

Что ж, может, просто был мёртвый сезон, но Томас знал, где он и это само по себе приносило невероятное облегчение. Прямо перед ним был Маршрут Номер Один. Проехала грузовая фура. За дорогой было поле, где они с братом много раз охотились за бабочками. За полем — залив Пенобскот-Бэй^[4]. На воде виднелись парусные лодки.

Слева, у подножия холма, раскинулся Линкольнвилль^[5]. Пляж. Ресторан «Ловушка на лобстера». Паромный причал. С другой стороны — Камден^[6], городок побольше, до которого было около трёх миль. Томас направился к Камдену, в гору. Проносились грузовики и легковушки с размытыми пассажирами, трепыхая его рясу. Вскоре он понял, что тонкие шлёпанцы действительно не подходят для подобной пешей прогулки и, наконец добравшись до города, Томас натёр ноги и хромал. Но виды знакомых мест вызывали потрясающее возбуждение.

Некоторые из них были привычны, некоторые нет. Но он узнавал их и этого хватало.

Там, где дорога резко сворачивала влево перед библиотекой, изнурённый, Томас опустился на скамью. Он изумился, когда проходящая мимо женщина поздоровалась с ним: — Доброе утро, святой отец, — видимо, из-за одежды приняв его за монаха или священника. Но потом она ушла прочь, наверное, поняв, что ошиблась.

Может, она посчитала его просто чудиком. Томаса это не волновало.

Потребовалось некоторое время заметить, что все машины выглядели как-то необычно.

Но, всё равно, Томас взгромоздился на ноги и двинулся мимо магазинов, какие-то он узнавал, какие-то нет. Он свернул в знакомый переулок и оказался на пристани, где были пришвартованы шхуны. Хотя для сезона было уже поздновато, тут до сих пор слонялись туристы.

Через некоторое время Томас понял, что люди на него таращатся. Поэтому он отступил назад и поднялся по знакомой лестнице на Бэй-вью-стрит, что выходила с Мэйн-стрит и шла почти до самой воды. На Бэй-вью был книжный магазинчик, где он провёл много часов. Его родители были дружны с владелицей, миссис Лоуэлл.

Он остановился у окна того магазинчика, разглядывая знакомые полки. Но, вдобавок, Томас заметил своё отражение в оконном стекле и уставился на него, сознавая, что увиденное лицо не совсем походило на Томми Брукса, двенадцати лет от роду, будущего отставного собирателя бабочек. Этот парень выглядел постарше. У него начали пробиваться чёрные усики.

Затем из окна на Томаса в ответ уставилась старушка. Это никак не могла быть миссис Лоуэлл. Может, это мать миссис Лоуэлл. Её лицо